Мы публикуем воспоминания фигуранта дела «Сети» Ильи Шакурского о своей антифашистской юности в маленьком поселке в Пензенской области. Текст посвящен формированию его антифашистских взглядов в начале 2010-х и отражает не только его личные мотивы, но и атмосферу того времени, повлиявшую на зарождение новой волны молодых антифашист_ок.
Stage Bottles
Russian antifascists keep the fight
Let’s keep the fight all day all night
И первым был звук
И первым был звук. Простые рокерские аккорды на недорогих электрогитарах, полуразбитые барабаны и временами гудящий микрофон. Музыка поселковой рок-группы звучала со сцены, создавая атмосферу праздности в скучном поселке. Группа «Б-9» (сокращение от названия пива «Балтика девятка») играла свои песни про звезды и каверы на «Короля и шута». Мы, юные неформалы, как гадкие утята выделяющиеся из толпы, подпитые дешевыми алкогольными коктейлями «Over drive» или «Виноградный день», крутимся около бетонного потрескавшегося крыльца местного ДК, служившего сценой для выступающих. Из колонок несется громкое шипение гитар, около них чуть ли не прижимаясь ухом один из наших друзей машет короткостриженной башкой, будто представляя, что у него развеваются длинные волосы.
У большинства из нас действительно длинные прически, а точнее, недостаточно короткие для жизни в поселке. На нас жилетки со значками и нашивками, напульсники на руках, шипы, клетчатые рубашки, цепочки. Мы выделяемся своим внешним видом, вызывающе обращаем на себя внимание данной атрибутикой. Мы другие. Мы надели кольчуги. Мы на тропе войны.
Старшие смотрят с презрением, ровесники со злобой,редкие с умилением, единицы с интересом. К нам подходили и порой с искренним удивлением спрашивали: «Как вы выживаете здесь с таким внешним видом?». Мы смеялись в ответ. Смех побеждает страх. Страх порождает ненависть.Смех нас так и не спас.
Мы просто хотели быть самими собой. Хотели выделяться, слэмиться, придумывать новые причудливые образы, слушать громкую музыку, тусоваться. Так сложилось, что мы просто не попали в общий поток трендов и моды, не стали “пацанами с района” слушающими треки Гуфа. Мы хотели репетировать свои песни в гараже, а не перебирать там разбитую девятку. Окружающая нас реальность уже тогда указала нам на свои правила. Хочешь быть собой, хочешь быть другим, тогда защищайся, умей выживать. Это были не 80-е и даже не нулевые, но нам всё так же приходилось отбиваться от подавления большинством, от угроз стереотипов. Мы были вынуждены отстаивать право носить майки с любимой рок-группой и слушать те кассеты и диски, что нам действительно нравились. Участь меньшинства и постоянная опасность порождали в нас настоящий протест. Чем больше мы опиздюливались, тем вызывающе выглядели на следующий день, тем агрессивнее становилась музыка, которую мы слушали, тем увереннее мы давали отпор.
И первым был звук! Российский антифашизм возродился из музыки, необходимости защиты концертов и своих музыкальных предпочтений. Всё началось с шума панк-рока, с обыденности провинциальных неформалов, длинноволосых дрищей тренирующих в себе дух, выживая под постоянным прессингом гопоты и окружающим презрением, вызванным страхом перед всем ярким, чужеродным, непохожим. Нас всегда было мало.Нам было тяжело. Но нас было тысячи по всей стране — юных панков, готов, эмо, ботанов, изгоев, чудил, металлистов, фриков, мы были и мы остаемся. Чаще всего нам приходится защищаться, нам приходится выживать.
12 июня 2010 года. Центр поселка был полон гуляющим пьяным народом. Играет музыка. Дискотечные поп-хиты сменяют рок-ансамбли и сольные выступления школьников. Россия! Россия! Всегда было принято любить страну, гордиться ею. Сегодня выходной. Можно выпить, съездить в центр, себя показать, на других посмотреть, развеяться. С каждым годом на таких мероприятиях становилось всё меньше народа, хотя раньше праздники на площади были местом особого притяжения. Музыка, алкоголь, шашлыки.Шарики — детям, девчонки красивые разодетые, приключения с дракой, но а как же без драки? День страны, день особенный. Просто нужно найти оппонента. “Вон этот? Не, этот с “нашего района”,у этого брат, говорят, серьёзный, этот с бабой своей. Бля, да подраться уже не с кем. Не праздник, а говно какое-то. “
Мы были идеальной целью для таких искателей приключений. Волосы не такие, пьяненькие, куражатся у сцены, с шипами, худые и юные, разноцветные, яркие — пидоры, наверное. Таких грех не бить, особенно в такой день, в такой праздник.
Красная хмельная рожа подкралась к нам незаметно. Он выбрал из нашего круга на первый взгляд самого безобидного парнишку с самыми длинными волосами и отвел его в сторону. Кабанчик, видимо, в пьяном угаре отбился от стаи или же был специально подослан как пушечное ядро. Когда я увидел, что моего друга уводят в менее людное место, то сразу понял-веселье подошло к концу. Пришло время войны и выживания. Всё это выглядело как акт жертвоприношения. Племя требовало пролитой крови на празднестве. Таковы обычаи.
Капли пота на лбу кабанчика и надрывистый грубый тон по его мнению должен был сразу сломить моего друга. Претензии были в духе «Ты чё бля?». Сложно как-то адекватно на всё это реагировать, но мой друг кажется всё еще наивно пытался как-то рационально разрешить конфликт. Мой друг не хотел драться. Он хотел слушать музыку и смеяться с девчонками. Ему в этот вечер не хотелось думать о том, что всё это тупик, и мы не выйдем из него без крови.
Я пошёл отлить. Воняет уличным туалетом. На стене из красного кирпича написаны матные слова, нарисован пацифик и зачёркнута надпись «punk not dead». Я не брошу друга. Надо лишь понять, что делать. Каждая минута его диалога с гопником — невыносимая мука. Чувствовать запах его пота, слышать тупорылые фразы и каждую секунду ожидать удара — всё это мука. Я знаю, каково это. Надо покончить с этим дерьмом быстро. Заебало разговаривать. Нам больше нечего им сказать. Мы просто хотим слушать музыку. Передо мной лежит огромная палка, похожая на светящийся меч в видеоиграх. В пьяном состоянии, кажется, именно так я воспринимал происходящее. Орк угрожает опасностью моему другу. Передо мной меч, я беру его и отсекаю руку этому мудаку. Так и получилось. Удар со всего размаха в область плеча. Оппонент приседает. Поднимает голову и наполненными страхом и растерянностью поросячьими глазками смотрит на мою ненависть. Я кричу. Кажется, и сам растерян от осознания собственной ярости. Прогоняю орка криками и угрозами дальнейшей расправы. Он что-то лепечет о том, что думал, будто мы эмо или геи. Кто-то из нас воодушевленно выкрикивает: «Мы панки». Мы панки! В моих руках мяч победителя! Силы зла скрываются в толпе с прощальной угрозой, что он позовет скинов…
Продолжает играть музыка со сцены. «Быть таким, как все, с детства не умел. Видимо, таков в жизни мой удел». Толпа отдыхающих будто не заметила происходящего. Мы слушаем музыку. Темнеет. Ещё один из наших друзей вытаскивает из сумки с изображением Егора Летова дополнительную бутылку коктейля.
«Скины? Какие нахер скины?», — думаю я.
Посвящение
Ассоциации с бритоголовыми, в основном, возникали у нас после репортажей о погромах рынков или же задержаний нападавших на мигрантов. Чаще всего нам казалось, что скины такие же субкультурные маргиналы, как и мы, только более организованные, агрессивные и заряженные националистической идеологией. К десятым годам увидеть бритоголовых бонхедов было сложно даже в городах. В посёлке же и вовсе быть скинхедом-фашистом было даже более опасно, чем обычным неформалом. Помнится, как в детском лагере мне приходилось встречать молодчиков, называвших себя скинами. Это были крепкие старшеклассники, которые слушали тяжелую музыку и тоже ненавидели рэп. Девчонки рисовали гелевыми ручками на их спинах орлов и свастики. Они показывали нам видео на своих Nokia, где под “Коловрат” толпа бритых с подтяжками избивает новобранца с мешком на голове. Так посвящали в скины. Врать не буду, тогда всё это казалось интересным и захватывающим. Песни Rammstein, единые группы крепких парней, противостоящих большинству. Какой-то период мы находились под этим влиянием. Казалось, что где-то в городах есть вот такие скины из телевизора и видеороликов, передающихся через Bluetooth. Никто не знал ни о шарпах, ни о Laurel Aitken. Скинами для нас были лишь бонхеды.
В 2007-2009-ых годах эхо идеологии бонов доносилось до провинциальных глубинок в виде акустической романтизированной песни о похоронах скина, убитого кавказцами, сорванными остатками поблекших листовок РНЕ на вокзалах и впечатлениями после фильма «Россия 88».
В самом же посёлке, где, в основном, проживали русские, мордва и татары, причины для межнациональных конфликтов и ненависти отсутствовали. Лишь в совсем редких случаях при стычках с армянами, также проживающими в поселке, могло проскользнуть тихое — «понаехали», но предъявлять за национальность точно никто не осмеливался. По этой причине зерно националистической идеологии в глубинке нашего края было довольно сложно посеять.
Совсем стемнело. Дискотека была в самом разгаре. Диджей что-то подкручивает на пульте, делая вид, что управляет музыкой. Толпы пьяной гопоты неистово подпевают поп-хитам, прыгая и обнимаясь. Парочки скрываются в глубинах парка, где нет фонарей. К нам подошла толпа. Они не были скинами, которых мы видели в интернете и по тв. У них не было подтяжек, бритых голов и берц. Они выглядели как обычные гопники. Спортивки и кофты с капюшонами. Но действовали они организованно и сплоченно. Меня и моего друга начали отводить к теням парка.Все остальные, кто был с нами, малодушно наблюдали за этим, кто-то вовсе ушёл. Мы остались вдвоем, как, впрочем, и во многих грядущих переделках. Сплоченный воодушевляющий крик «Мы панки!» растворился в темноте. Не каждый был готов оставаться панком на ночных улицах. Наступило время кульминаций конфликтов и финальных пиздюлей. Рокеры со сцены уже давно бухали вместе со своими малолетними поклонницами в гримерках ДК. Гопота танцевала в присядку под Митю Фомина. Сопровождающие нас гопо-скины надевали маски. Мы почти что не разговаривали. И меня это даже порадовало. Я до жути ненавидел все эти словесные прелюдии перед махачем. Мы с другом, кажется, не испытывали волнение, были уже довольно пьяны и воодушевлены недавней победой над злом.
Подсечка со спины. Падение! Град ударов. Бьют чем-то подручным. Бьют нас двоих. Лежим и закрываем лица. Проходит несколько минут. Нападавшие рассыпаются в разные стороны. Встаём и кричим им в спины угрозы — «Ублюдки! Фашисты! Найдём вас всех!». К нам подбегают люди в форме. Знакомая сотрудница из детской комнаты милиции спрашивает меня: «Кто это, Илья? Кто они?». «Фашисты!» — отвечаю я и спешно покидаю место происшествия.
Скрываемся вместе с другом в тени. От нас пахнет алкоголем. Ещё не хватало в отделение угодить.
Нас избили обычные зигующие гопники, которые почему-то ассоциировали себя со скинами, но именно этот ярлык стал для нас обозначением ещё одной силы наших врагов. Гибрид гопника и бонхеда начал являться символом принципиального противостояния. Субкультурные разделения музыкальных направлений рока и рэпа оставались в детстве нулевых. Мы выходим на следующую ступень субкультурно-политической борьбы, которая переживала свою финальную кульминацию в стране. Боны уже не были для нас какими-то музейными экспонатами субкультурных движений, с которыми мы чувствовали родство отчуждения и маргинальности. Мы четко определили для себя, что боны во всяком из своих обличий: от футбольного фаната и турникмена до зигующего металлиста или рэпера — наши враги, как и все те, кто применяет к нам насилие лишь из-за того, что мы не хотели вписываться в их представления о правильности.
В тот вечер, будто почувствовав запах пролитой крови, гопота с разных районов решила добить нас. До позднего часа нас накрывали их толпы, пытались «ставить на пиво», окружали, не давали уйти, моему другу прилетело кастетом, а я уже пытался разговаривать, пытался утихомирить толпу, иначе бы нас забили еще сильнее.
Всё это время меня не покидало ощущение предательства, осознания того, что все наши друзья оставили нас, бросили нас в воронке пьяного насилия, при этом будто не испытывая никакого угрызения совести или сожаления.
Мы остались вдвоём, и это во многом помогло нам минимизировать физический ущерб, а самое главное — не позволило умереть искренней вере в дружбу, о которой поётся в старых лиричных песнях.
Мой друг вытирает кровь с губ то ли платком, то ли лопухом. Мы сидим на куче бревен у себя на районе. Тихо. Поют птицы. Проезжают редкие машины с громкой музыкой. Все фонари погасли. Наши бабушки не спят, они ждут нас дома. На кухне горит свет. Мы вернулись с праздника будто с войны. Провинция,салют,шипение электрических гитар,дешевый алкоголь, фашисты, панки, гопники, кастеты, менты, дискотека, запах шашлыков и сладких духов в толпе. С Днем России!
Ростки
Страна тем временем бурлит в политических событиях. Центр «Э» преследует антифашистов по всей стране. В Нижнем Новгороде у местных антифа проходят обыски. Боны в таких же спортивках, кофтах с капюшонами и масках избивают защитников химкинского леса. На улицах продолжаются драки и убийства. Антифашиста Юрия Мишуткина из Владивостока судят за превышение самообороны, Олегу Серебренникову из Ижевска нацисты подожгли квартиру, в Москве наци убили Дмитрия Кашицына, в Рязани убит антифашист-граффитчик Костя Лукин. Идут громкие процессы над нацистскими группировками нулевых. Медведев находится в экваторе своего правления. Десятые начались с надежды на что-то новое, но мы еще были далеки от полного анализа происходящего в стране.
До акции в Химках оставался месяц. На интернет-ресурсах с панк-контентом мы встречали упоминания о движении антифа, но не придавали этому особого внимания. Нас больше интересовала музыка, нежели какие-то околополитические направления. Мы только начали поглощать информацию об истоках и направлениях различных молодежных движений. Кажется, что сама окружающая нас реальность подталкивала к этому.
Драка на День России, а точнее, наше избиение стало той самой точкой начала формирования в нас нового поколения антифашистов.
Антифашизм основан на необходимости защиты, отстаивания своей культуры, особенностей, взглядов, образа жизни, прав и свобод. Мы имеем право быть такими, какими мы хотели быть, и если нас окружает среда постоянного подавления и дискриминации, мы или боремся с этим или подчиняемся обстоятельствам.
Большинство неформалов привыкло к статусу жертвы. Они будто бы не стремятся к сопротивлению только потому, что считают свою долю гонимых и обиженных участью выбранного образа жизни в реалиях современной России. Мы же, кажется, нашли выход в присоединении к уже существовавшему на то время уличному движению сопротивления насилию гопоты и нацистов. Более того, участники данного движения нередко брали на себя роль защитников не только неформалов, но и других социальных групп, подвергающихся любым формам дискриминаций.
Защищать себя самих в рамках праведного противостояния уличному фашизму. Защищать других — как идеализированный выбор, вдохновляющий молодых людей. Стать частью единого движения, которое обрело не только собственную культурную идентичность, но и также своих героев и мучеников, чью отдельные судьбы раскрывали всю серьезность и значимость данного пути. Для меня, во всяком случае, всё это значило то, что это далеко уже не детские игры.
Пока авангард антифа движения готовился к своим финальным битвам и путям исхода, в провинциальных глубинках восходили ростки их продолжателей, которые, кажется, обладали схожей мотивацией и источниками вдохновения, но их формирование происходило уже в другую эпоху политической обстановки и глобальных событий, которые так или иначе сыграли определенную роль в жизни каждого из нас.
Итак. Нам от 14 до 16 лет. Мы мониторим антифа-контент в Интернете. Смотрим видео с массовых битв с бонами в Минске, прыжков на нацистов в московском метро, слушаем “МDВ” и «Проверочную линейку», открываем для себя всё новые новые источники информации.
В итоге приходим к выводу о необходимости создания моба для защиты себя от гопоты и выдавливания наци из маленького поселка. Если раньше мы были просто субкультурной тусовкой, объединенной любовью к музыке и панк-культуре, то теперь мы создавали боевое ядро с конкретно поставленной целью и формированием идеи силового противостояния.
Наши примеры существовали на сайте «Антифа.ру» и тематических пабликах «Вконтакте». Мы знали, что мы не одни, что во многих городах формируются новые объединения антифа юнцов, и для нас это был очень серьезный мотивирующий толчок. Мы — это уже не просто любители панк-рока с патлами и ирокезами. Мы — это субкультурщики, пацаны с района, скейтеры, одноклассники, парни из деревень, боксеры, музыканты, мы все были антифа.
Охота на наци
«Я читал в интернете, что антифа против русских. Мы же сами русские. Как мы тогда можем быть антифа»? — с недоумением спрашивает меня одноклассник после уроков. В то время это был довольно распространенный фейк, созданный бонами в ходе информационной войны против антифа. Несмотря на всю бредовость данных тезисов, выбросы подобного рода несли действительно серьёзный ущерб репутации антифашистского движения. Интернет и уличная среда сосуществовали в одной плоскости, перетекая из одного в другой, перенося информацию, слова и насилие.
Провинциальные наци — это, в основном, гопники-недоучки, которые подпитывались ксенофобией и гордостью за величие прошлого из пабликов в «Вконтакте». На их страницах бурлила смесь кельтов, имперок, рун, коловратов и призывов к межнациональной розни. Также они черпали наци-пропаганду с дискредитацией антифа.
Нам не составило труда быстро вычислить местное объединение молодчиков, симпатизирующих коричневым идеям. Они, как оказалось, находились под влиянием тех самых «скинов», которые избили нас на День России. Сами «скины» уже довольно взрослые молодцы, где-то работают, редко приезжают в поселок, обзаводятся семьями, встречаются, чтобы побухать, пожарить шашлыков, послушать «Коловрат», мечтают о светлой Руси, про которую читают на ресурсах Дёмушкина. До них мы так и не добрались, но теперь наша вендетта была направлена на их последователей. Началась охота на наци.
Единственной их акцией стал агит-рейд по поселку с баллончиком черной краски. Кривые коловраты, зигующие силуэты, националистические надписи с ошибками. Мы перекрыли все эти каракули через неделю и начали последовательно выслеживать каждого из них.
Всегда смешно слушать традиционные оправдания испуганного бона о том, что он не фашист, а националист, что зига — это римское приветствие, свастика — это язычество, да и вообще у него друзья — кавказцы.
Для нас же не было различий между националистами, правыми патриотами и национал-социалистами. Мы уже тогда понимали, что все эти разновидности ксенофобии варятся в одном политическом котле и тупо маневрируют под стать сложившимся ситуациям.
У нас начали появляться первые трофеи в виде напульсников с кельтами и имперками.
Мы раздавали подзатыльников заикающимся интернет-воинам. Они удаляли при нас посты националистической направленности со своих страниц и отказывались выходить с нами на честные дуэли. Они проиграли, не способные постоять за ту кашу, которую черпали в свои головы из интернета. Мы же чувствовали приятное ощущение победы. Мы видели свою заслугу в том, что не позволяли зародиться и развиваться правым идеям в нашем посёлке.
Нашими оппонентами не были бритоголовые отморозки, которые могли зарезать или застрелить кого-либо из нас. Мы не ощущали ту степень насилия, которая кипела в столице. Но мы делали всё для того, чтобы ни у кого даже в мыслях не было взяться за оружие во имя белой расы, чтобы никто не был избит за любимую музыку и внешний вид, и у нас это получилось в нашей маленькой глубинке. Лично для меня этот опыт стал лишь первым шагом на пути движения.
Кто этот свастика?
Вместе с победами, как это обычно бывает, пришла и известность. В поселке начали говорить о группе школьников антифа, которые устраивают стычки с правыми. Нам начали присылать ссылки на симпатизирующих нацистским идеям ребят для того, чтобы мы проводили с ними профилактические беседы. Мы в свою очередь все-таки не особо стремились к насилию.
Бывало,встречались, общались, не более того. Но статус тех, к кому начали обращаться, нам всё же льстил. Как-то местные молодые армяне подошли к нам с вопросом «Вы антифа?». Услышав удовлетворительный ответ, ребята предложили нам свою поддержку в случае серьезных конфликтов. Мы поблагодарили пацанов, но за помощью так и не обратились.
Вместе с известностью пришли и проблемы. Моб попал в поле зрения детской комнаты милиции. События начали развиваться по уже классическому для российских антифа сценарию. Вдруг появился потерпевший бонёнок, которого напугали коварные антифа, появился и стукач, наш одноклассник, сливавший всю известную ему информацию о нашей деятельности своей матери, работавшей в школе, а после — сотруднице милиции. Теперь профилактическая беседа ожидала нас самих. С родителями в школу. Разбор полетов. Кто, зачем, за что и так далее.
В школьном кабинете собрались наши мамы, отцы, дедушки, бабушки. Мероприятие ведут учителя и сотрудница детской комнаты . Мы обвиняемые. Свидетели отсутствуют. Мы делаем что-то неправильно. Нас нужно наказать. Но мы не чувствовали своей вины, мы уверены, что делаем всё правильно, и это ощущение до сих пор не покидает меня. Родители не совсем понимают суть разбирательства. Но ведь вы сами нас так воспитали. Говорили, что хорошо, а что плохо. Не так учили? Сообщать органам? Сотрудничать? Бать, разве не западло стучать?
Батя молчит. Ему неловко как-то.
Один из нас, Саня, парнишка из деревни, простодушный добряк. Рядом с ним его дедушка, который никак не может понять суть обсуждения.
Саня встает и говорит в свою защиту «Так они свастику рисовали! Как нам реагировать?».
В телесериале «Кадетство» в одной из серий есть довольно похожая сцена. Кадеты подрались с бритоголовыми на улице, так как те рисовали свастику. В дальнейшем, конечно же, кадетов отчитывало начальство за такое поведение, которое ещё и проявилось на «гражданке». Но они объяснили причину конфликта в своё оправдание. Заиграла грустная музыка. В глазах руководителя читались понимание и гордость. Да, устав нарушен, но честь, но память и достоинство. Как же иначе?
В реальности же ни у кого из присутствующих в сердце не заиграла грустная музыка. Саня не нашел среди присутствующих ни понимания, ни одобрения. Лишь его дед с нетерпеливым возмущением встал с громким вопросом: «Да кто это такой, этот свастика?!»
Старшие поколения уже не понимали нас, им был чужд наш просыпающийся идеализм, для них он казался опасным. Они носили георгиевские ленточки в мае, а мы били тех, кто вскидывал нацистские приветствия. Наш идеализм не поняли, не поддержали, не одобрили. Нас поставили в один ранг с теми, кому мы противостояли. Наш идеализм назвали экстремизмом. Мы стали врагами. Грядущий путь еще укажет нам на то, что зло намного шире, чем сборище гопников и бонов. С Днем России!
(Май 2024)
Написать Илье можно по адресу: 431161, Россия, Республика Мордовия, Зубово-Полянский район, п. Озерный, ул. Лесная, д. 3, ФКУ ИК-17 УФСИН России по Республике Мордовии, Шакурский Илья Александрович 1996 г.р.
Финансовая помощь: 2202206318325417 (новая карта, Сбер, Нина Ивановна Ш.)
Добавить комментарий