Успех безнадежного дела

Современные любители большевизма любят обвинять анархистов в любви к проигранным революциям. По их мнению, недостойно революционерам игнорировать опыт успешных восстаний, даже если цена победы не вполне соответствует высоким моральным стандартам. Ведь цель революционера – изменить мир, а не спасти свою бессмертную душу.

Однако, стоит задать себе вопрос – а были ли в истории по-настоящему успешные революции? Увы, история борьбы угнетенных классов есть история поражений, иначе бы они не были угнетенными. Безусловно, так называемые буржуазные революции изменили мир в лучшую сторону. Без них мы бы до сих пор жили под властью напудренных вельмож, презирающих всех, чьи предки не участвовали в крестовых походах.

Результаты так называемых «социалистических» революций оказались гораздо менее привлекательны. Да, в Советском Союзе и в странах Восточной Европы в 70-е годы сложилось своего рода социальное государство, не было открытой безработицы, высокой преступности, существовала до поры до времени уверенность в завтрашнем дне. Но все эти достижения оказались столь эфемерными именно потому, что за годы «реального социализма» новый правящий класс уничтожил все традиции самоорганизации трудящихся и подлинной классовой борьбы. Когда советская бюрократия решила отказаться от неэффективного государственного планирования и большевистского аскетизма и начать переход от государственного капитализма к частному, на постсоветском пространстве попросту не нашлось сил, готовых выступить в защиту интересов рабочего класса.

Более того, партия КПРФ со временем превратилась в одну из ключевых опор современного российского политического режима. Можно доказать, что одной из главных причин окончательного вырождения левого движения в современной России стал с самого начала присущий большевизму культ эффективности.

Если главное условие победы социализма – необходимый уровень производительных сил, а руководители коммунистической партии благодаря знанию марксизма понимают классовые интересы пролетариата лучше, чем любые пролетарии, то почему нельзя самим стать эксплуататорами пролетариата чтобы в конечном итоге создать наконец бесклассовое общество?

Культ эффективности основывался на уверенности в научном характере марксизма, но на практике большевики легко отказывались от своих принципов ради завоевания и удержания власти. Так, большевики вначале вопреки марксизму решили, что можно совершить социалистическую революцию в отсталой России, затем пошли на реставрацию частного капитализма в период НЭПа, затем отказались от мировой революции и перешли к культурному изоляционизму и имперской политике. Апофеозом подобного оппортунизма стала политика современной компартии Китая, где успешно развивается капиталистическая экономика под красным знаменем революции.

Отождествлять победу революции с захватом революционерами политической власти могут лишь те, для кого изменение мира может быть лишь делом некоей революционной элиты, а отнюдь не восставшего народа. Да, трудящиеся могут быть заражены пороками старого общества, разобщены, не готовы к свободе, но если они не способны сами освободить себя, никто не сделает это за них. Из этого следует, что социальной революции должен предшествовать длительный период локальных битв: забастовок, кампаний протеста и т. п. В результате трудящиеся научатся самоорганизации и смогут построить новое общество без опеки со стороны всезнающих «освободителей».

Как сказал Карл Либкнехт: «некоторые поражения подобны победам, и некоторые победы гораздо позорнее поражений». Попытки анархистов создать безгосударственное общество на Украине в 1918 г. и в Испании в 1936-1939 гг. завершились поражением. Но нет ничего постыдного в том, чтобы проиграть войну более сильному противнику.

Намного хуже одержать временную победу и расплатиться моральным поражением. Моральное поражение — это не просто «черный миф», не просто история революции, написанная контрреволюционерами. «Черный миф» о Великой французской революции не помешал торжеству идеалов буржуазной демократии. Но победа большевиков была достигнута не просто ценой террора, а ценой террора глубоко контрреволюционного, направленного не против «остатков господствующих классов», а против рабочих и трудового крестьянства, которым якобы принадлежала власть в государстве. И в XXI в. опыт СССР выглядит привлекательным для тех, кто ценит «необходимость самовластия и прелести кнута» и отталкивает людей свободолюбивых и с чувством собственного достоинства, которые только и способны уничтожить тиранию государства и капитала.

Поражение революции не делает ее бессмысленной. На ошибках учатся и, как говорят ученые: отрицательный результат эксперимента — тоже результат. Страх перед повторением революции вынуждает господствующие классы идти на уступки трудящимся. Так, после разгрома Парижской коммуны 1871 г. во Франции установилась «республика без республиканцев», к власти пришли реакционеры. Но реставрация монархии оказалась невозможной, вскоре была объявлена амнистия для коммунаров, социалистические партии участвуют в выборах в Законодательное собрание, в стране формируется боевое рабочее движение.

Социальное государство в странах Западной Европы также возникло не благодаря победе большевиков, а несмотря на поражение Великой российской революции 1917 г. под ударами большевистской контрреволюции. В эпоху накануне Второй мировой войны разочарование в итогах российской революции обезоружило западный рабочий класс перед наступлением буржуазной фашисткой реакции. Сталинский СССР не был социальным государством, советская бюрократия пошла на уступки рабочему классу лишь после восстания рабочих в Новочеркасске и Венгерского восстания 1956-го. После этого в результате соревнования систем в годы Холодной войны возникло и западное социальное государство 1970-х.

Таким образом, даже преданные и побежденные революции не были бесполезны. Если бы осуществились мечты идейных противников любых революций и трудящиеся отказались бы от всяких попыток бороться за общество без угнетателей и угнетенных, современный капитализм либо был бы подобием капитализма диккенсовских времен, либо в результате экономических кризисов и мировых войн человечество деградировало бы в средневековье. Вопреки марксистским догмам классовая борьба не гарантирует победы эксплуатируемых над эксплуататорами, но отказ от борьбы гарантирует вековечное царство нищеты и бесправия.