Мы продолжаем публикацию материалов, посвященных фальсификатору истории Майклу Сейдману (первый был опубликован здесь.) Начав как "левый" исследователь, критиковавший недостатки Испанской республики, он пришел к фактическому оправданию франкизма и упрекам в адрес революционеров за то, что те не следовали программе "свободного рынка". Для "обоснования" своих идей Сейдман не брезгует сомнительными методами. Об этом - в статье известного британского исследователя Испанской гражданской войны Хелен Грэхэм.
"Темой Майкла Сейдмана в его «Республике эгоистов» снова становится гражданская война, причем опять-таки с упором на Республиканскую Испанию. Автор откровенно претендует на то, что он написал социальную историю. Но это притязание оказывается проблематичным по целому ряду причин. Прежде всего, странная статичная структура, избранная Сейдманом, не позволяет проанализировать, насколько материальные условия, социальный опыт и меняющиеся представления связанных с этим групп и индивидов изменялись на протяжении войны. Хотя обычный читатель, вероятно, не поймет этого, читая эту книгу, 1938-й год на целую вселенную отстоял от 1936 года в том, что касалось условий повседневной жизни в Республиканской Испании и меняющихся представлений населения о будущем. Н
е в последнюю очередь это было связано с ухудшением международного дипломатического климата и влиянием экономического эмбарго против Республики, установленного вследствие политики "невмешательства", которую ввели европейские державы. Это оказывало непосредственное и нарастающее-разрушительное влияние на способность Республики снабжать свою армию и гражданское население, а, следовательно, и на все аспекты жизни в Республиканской Испании. В конечном счете, возникший материальный кризис, который привел к серьезному голоду, подорвал все, в том числе и политическую легитимность Республики. Тем не менее, Сейдман игнорирует тот факт, что описываемая им повседневная жизнь складывалась под неотъемлемым воздействием этой "более широкой картины". По ряду причин, автор, видимо, полагает, что эти вещи могут быть разделены как субъекты совершенно различных исторических исследований.
Структура работы Сейдмана в высшей степени проблематична и в других отношениях. Его почти полное игнорирование хронологии означает, что автор впадает в многочисленные противоречия. Некоторые из них вполне реальны: так, на странице 27 он описывает гражданскую войну как конфликт, в который не были вовлечены массы, хотя на странице 41 автор цитирует точку зрения самих мятежников, говоривших, что трудящиеся массы против них, но воздерживается от собственного комментария на сей счет.
В других случаях противоречия возникают как побочный результат некорректной структуры: то утверждается, что республиканские ополчения действовали эффективно (стр. 29, 34), то – что они были неэффективными (стр.42 и далее). На самом деле, они были эффективными в уличных боях в городах, но оказались слабыми, когда речь пошла об обычных боевых действиях на полях сражений против регулярной армии. Сейдман не проводит этого различия с достаточной четкостью, хотя оно имело жизненное значение для эволюции военной, политической и социальной организации в Республиканской Испании. Однако, реальные или видимые, подобные противоречия (а их в книге множество) неминуемо вызовут путаницу в представлениях обычных читателей и студентов, стремящихся к связному анализу процессов того времени.
Часто в этой книге мы наталкиваемся не на реальный исторический анализ, а скорее на некое скольжение по поверхности, описательное собрание архивных или библиографических обрезков, которые никуда конкретно не ведут. Ссылки на первичные и вторичные источники подчас весьма небрежны (некоторые из архивных ссылок вообще очень странные), а частое использование очень старой англо-американской библиографии неприемлемо, учитывая то, что сейчас для читателя доступна обширная специальная испанская историография. Нагромождение деталей уводит в сторону. Оно затрагивает ряд важных вопросов и порой с самого начала дает неверную установку. Что свидетельствует о том, что "исповедание католицизма способствовало ограничению наиболее жестоких аспектов войны"? Фанатичные католики-ультрамонтаны часто присутствовали при психологическом и физическом уничтожении тех, кого они считали самыми злейшими "еретиками", поскольку в их жизни сочетались социальная современность и либеральные католические взгляды. В ходе гражданской войны шла жестокая борьба вокруг того, что значит быть католиком и что значит быть испанцем.
Но наиболее глубокий изъян работы Сейдмана – считать ли ее социальной историей или просто историей – это неспособность понять теснейшую связь между массовой политической мобилизацией, культурными переменами и индивидуальной идентичностью / субъективностью в Европе 1930-х годов. Идеология не была чем-то "навязанным" извне, как хотел бы заставить нас думать Сейдман. Она была неотрывной частью общественного сознания, самосознания людей – и под "людьми" я понимаю "обычных людей", а не только политический авангард. Конечно, существовали социальные группы, которые оставались на обочине военного опыта (один из исключительных случаев был описан Норманом Льюисом в "Голосах со Старого моря") (1). Но д-р Сейдман в реальности не исследует этот вопрос.
Вместо этого он пытается отрицать то, о чем свидетельствует приводимый им же эмпирический материал: что политическая мобилизация в Республиканской Испании была массовым социальным и культурным явлением, в том числе и психологическим. Он сам обсуждает возможности, которые мобилизация на дело Республики открыла для тысяч молодых женщин (2). Есть множество свидетельств того, как личные и политические перемены неразрывно сплелись в жизни молодых испанских женщин, которые примкнули к социалистическо-
В головах людей и на улицах происходила настоящая гендерная и возрастная революция. Молодежь вырвалась на политическую сцену военной Республиканской Испании – это очевидно из всех источников, если уметь видеть. Упрощенный текст Майкла Сейдмана куда меньше говорит нам о социальной истории Республиканской Испании периода войны, чем о том, что нынешний политический момент куда дальше отстоит от 1930-х годов, чем действительная дистанция во времени. Таким образом, это счастье, что обновленная социальная история может исправить ситуацию, изучая духовную жизнь массовой левой политики Европы в межвоенный период.
Приверженность Сейдмана "универсальной" (то есть, в данном случае - одинаковой во все времена, - прим. перевод.) идентичности (в принципе, неисторической категории) тем более странна для социального историка, который должен как раз устанавливать специфику культуры и исследовать, как и почему менталитет менялся со временем. Предлагаемые им изначально статичные и мутные категории "цинизма" и "оппортунизма" мало подходят для социально-исторического анализа, чьей главной функцией должно быть объяснение поведения людей в связи со специфическим ходом социального и политического развития Испании перед гражданской войной и в ходе ее.
Но для автора "массовая апатия и безразличие" выступают как статичная категория на протяжении всех 1930-х гг. и даже всей современной испанской истории (с.26), сейдмановский анализ которой в значительной мере лишен полутеней и нюансов. (Этот недостаток аналитичности проблематичен и в книге Ольгин – взять хотя бы фразу о "очевидной бесцельности истории Испании", с.4) (3). Одна из возможностей в том, чтобы социальный историк исследовал, как "оппортунизм" связан с традициональным и глубоко укоренившимся пониманием политики и жизни, основанном на клиентилизме и покровительстве. Люди вступали в политические партии или другие организации больше по соображениям материальной выгоды, либо социального и профессионального продвижения наверх, чем потому что они разделяли их политические взгляды.
Тем не менее, один из основополагающих моментов Испании 1930-х гг., как переходного времени, состоял в том, что политика означала обе эти вещи одновременно. Так что "цинизм" в значительной мере вытекал из множества разнообразных форм усталости от войны, которая неизбежно усилилась к 1938 г., по мере драматического ухудшения условий повседневной жизни и международного положения Республики.
Но еще более странной чертой всей книги служит содержащееся уже в предисловии Сейдмана утверждение о том. Что мужчины, женщины и дети Республиканской Испании, делая то, что они делали ради элементарного выживания во времена порожденных войной экономической разрухи и дефицита, своими "приобретательскими, потребительскими и предпринимательскими импульсами" закладывали "основы нынешнего потребительского общества". Ни единого доказательства этого не приводится. И не может быть приведено, потому что – при всех сейдмановских заклинаниях об "индивидуальном" – в его тексте нигде не изучаются внутренние побуждения и мотивы его исторических субъектов – ни солдат, ни гражданских лиц. Но как можно без этого знать, испытывали ли люди либидинозное влечение к собираемым им пищевым и потребительским продуктам? В действительности отказ от рассмотрения субъективности в книге, под прикрытием ссылок на "индивидуальное", дает читателю важный ключ к пониманию намерений автора. Д-ра Сейдмана заботит не историческая реконструкция сознания, а защита неолиберального экономического индивидуализма – тем паче во имя преждевременно провозглашенной им "смерти" идеологии.
Социальная история, включая в себя измерения внутреннего мира, позволяет людям «быть самим собой» поверх и вне их одновременной принадлежности к таким коллективным категориям, как класс или гендер. Д-р Сейдман весьма критически отзывается об использовании подобных категорий историками. Но его собственная позиция куда менее гибка или нюансирована. Хорошая социальная история может действительно показать нам, в чем люди прошлого отличались от нас и насколько мы сами от себя отличаемся. Однако Майкл Сейдман, похоже, вознамерился ограничить их (и нас) своими собственными узкими и стандартизированными потребительскими категориями. Его ограниченный и ограничивающий анализ Республиканской Испании 1930-х гг. ничего не говорит нам о ее потенциалах, энергии или мечтах. В противовес грубой и триумфалистской телеологии автора, нам стоит помнить о том, что в прошлом были лучшие черты, чем некоторые из тех, что у нас есть сегодня (4).
Хелен Грэхэм.
Х. Грэхэм, профессор Королевского колледжа Холлоуэй, Лондонский университет, рецензия на книгу: Michael Seidman. Republic of Egos. A Social History of the Spanish Civil War, опубликовано: Journal of Spanish Cultural Studies, Vol. 4/2003.
Перевод: КРАС-М.А.Т.
Примечания:
(1) Норман Льюис (1908-2003), британский писатель, автор многочисленных путевых заметок. Его книга "Голоса со Старого моря" демонстрирует неоколониальную политику США в отношении стран Латинской Америку, проводимую руками "христианских миссионеров".
(2) Говоря о женском движении в Республиканской Испании необходимо также упомянуть радикальную женскую анархо-синдикалистскую организацию "Свободные женщины" ("Mujeres libres"), которая объединяла в ходе войны от 20 до 38 тыс. активисток. "Свободные женщины" справедливо считаются наиболее радикальной из женских организаций Республиканской зоны, считавшей, что революцию нельзя откладывать "до победы". В отличие от других женских организаций, активистки "Свободных женщин" настаивали на немедленном осуществлении принципов "гендерной революции", о которой упоминает Грэхэм. Организация была возрождена в семидесятые годы и продолжает существовать и сегодня.
(3) Имеется в виду книга Sandie Holguín - "Creating Spaniards. Culture and National Identity in Republican Spain"
(4) Заметим, что само разделение Испании на "две" (Республиканскую и Националистическую) не вполне корректно, т.к. не отражает реальной расстановки политических сил внутри страны. На самом деле, следует различать по меньшей мере "три Испании": консервативно-католическую, "лево"-республиканскую и революционную (прежде всего, анархо-синдикалистскую). Такое разделение помогает лучше понять историю войны и противостояние в "республиканской зоне" между революционными силами и буржуазно-сталинистским блоком.
Добавить комментарий