Сейчас, когда мы все пребываем в состоянии шока после бойни в редакции Шарли Эбдо, как раз самое время, чтобы собраться с духом и задуматься. Мы должны, конечно, однозначно осудить эти убийства, как атаку на саму суть наших свобод – осудить без каких-либо оговорок (типа «Шарли Эбдо сами провоцировали и слишком уж унижали мусульман»). Однако этого пафоса всеобщей солидарности с жертвами все же недостаточно – здесь нужно мыслить глубже.
И мыслить в данном случае – не значит заниматься дешевой релятивизацией преступления (то есть повторять мантру, типа «а кто мы сами такие, чтобы осуждать их – мы, жители стран Запада, совершающего ужасающие преступления в странах Третьего мира»). Еще в меньшей степени, такого рода мышление должно быть связано с патологическим страхом многих западных лево-либералов быть обвиненными в исламофобии. Такие псевдо-левые любую критику ислама отвергают, как проявление исламофобии со стороны Запада. Они в свое время осуждали Салмана Рушди за излишнее провоцирование мусульман и, таким образом, (по крайней мере, частично) несут ответственность за фетву, приговаривающую его к смертной казни.
Результат подобной позиции вполне предсказуем: чем сильнее западные лево-либералы ощущают чувство собственной вины, тем больше мусульманские фундаменталисты обвиняют их в лицемерии или желании скрыть свою ненависть к исламу. И такое сочетание прекрасно воспроизводит парадокс суперэго: чем больше ты подчиняешься требованиям Другого, тем больше ты виноват. Чем более ты терпим к исламу, тем сильнее будет его давление на тебя.
Именно поэтому я считаю в данном случае неуместными призывы к сдержанности – вроде тех, что звучат в статье Саймона Дженкинса (в Гардиан от 7 января) – о том, что наша задача - «не перегнуть палку, не заострять излишнего внимания на этом инциденте, а относится к нему как обычным ужасным инцидентам». Но атака на Шарли Эбдо – это не «обычный ужасный инцидент» - это следствие определенной политической позиции и отношения к религии – и, как таковой, данный инцидент является частью гораздо большей модели. Перегибать палку, конечно, нельзя – то есть нельзя поддаваться слепой исламофобии. Однако мы должны, невзирая ни на что, проанализировать здесь саму модель.
Сейчас нужно не демонизировать террористов, представляя их в образе неких героических фанатиков-самоубийц, а как раз развенчать демонизирующие их мифы. В свое время еще Фридрих Ницше ощутил, что западная цивилизация движется к «Последнему человеку» - апатическому созданию, лишенному каких-либо сильных страстей и интересов. Будучи неспособным мечтать, уставший от жизни, он не рискует, а ищет лишь комфорта и безопасности, что выражается в толерантности друг к другу:
«От времени до времени немного яду: это вызывает приятные сны. А в конце побольше яду, чтобы приятно умереть. У них есть свое удовольствьице для дня и свое удовольствьице для ночи; но здоровье - выше всего. «Счастье найдено нами», - говорят последние люди, и моргают».
Однако, может быть и так, что раскол между вседозволяющим Первым Миром и фундаменталистской реакцией на него проходит по линии противопоставления между двумя образами жизни: с одной стороны – долгая счастливая жизнь, полная материальных и культурных богатств, а с другой – посвящение себя какому-либо возвышенному Делу. Не является ли этот антагонизм аналогичным противопоставлению «пассивного» и «активного» нигилизмов у Ницше? Мы – на Западе – ницшеанские «Последние люди», погрязшие в своих глупых повседневных удовольствиях, тогда как мусульманские радикалы готовы рискнуть всем и готовы вести борьбу вплоть до самоуничтожения.
Уильям Батлер Йейтс во «Втором пришествии», по-моему, замечательно передал то самое затруднительное положение, в котором мы нынче находимся: «И лучший ни в чем не убежден, тогда как худший горячим напряженьем переполнен». Великолепное описание нынешнего раскола на анемичных либералов и страстных фундаменталистов. «Лучшие» уже не способны целиком отдаться чему-либо, тогда как «худшие» уходят в расистский, религиозный или сексистский фанатизм.
Однако действительно ли террористы-фундаменталисты подходят под это описание? Чего им явно не достает, так этой той черты, которую легко можно различить у подлинных фундаменталистов – от тибетских буддистов до американских амишей, а именно - глубокого безразличия к образу жизни неверующих, а также отсутствия обиды и зависти.
Если современные так называемые фундаменталисты действительно верят, что они нашли свой путь к Истине, то почему они тогда считают, что им угрожают неверующие? Почему они завидуют им? Когда буддист сталкивается с западным гедонистом, то он вряд ли его осуждает. Он лишь доброжелательно замечает, что путь гедониста к счастью – путь ложный. В отличие от настоящих фундаменталистов, террористы-псевдо-фундаменталисты глубоко заинтересованы, заинтригованы и очарованы греховной жизнью неверующих. Несложно увидеть, что воюя против греховного Другого, они воюют против своего собственного соблазна.
Именно поэтому диагноз Йейтса не подходит для нынешней ситуации: «горячье напряженье» террористов свидетельствует об отсутствии у них подлинной убежденности. Насколько слабой должна была быть вера мусульманина, если ей угрожает глупая карикатура в сатирическом еженедельнике? Террор исламских фундаменталистов, оказывается, не основан на их чувстве превосходства и желании оградить свою культурно-религиозную идентичность от вторжения глобальной цивилизации потребления.
Проблема фундаменталистов не в том, что мы считаем их низшими относительно себя, но в том, что они в глубине души сами считают себя ниже. Вот почему наши снисходительные политкорректные уверения в том, что мы, дескать, не считаем себя лучше их, только ожесточают их и подпитывают в них чувство обиды. Проблема заключается не в культурном различии (не в их попытке сохранить свою идентичность), а в том, что они уже такие же как мы – что незаметно для себя и для других они уже усвоили наши стандарты и сами на них ориентируются. Парадоксальным образом, фундаменталистам действительно не хватает хотя бы немного подлинной «расистской» убежденности в собственном превосходстве.
Вспышки мусульманского фундаментализма подтверждают старую теорию Вальтера Беньямина: «каждый подъем фашизма свидетельствует о неудачной революции». Подъем фашизма – это неудачи левых, но вместе с тем – это доказательство того, что революционный потенциал и недовольство – все-таки, были, но левые не сумели их мобилизовать. Разве всё то же самое не касается и нынешнего так называемого «исламо-фашизма»? Не является ли рост радикального исламизма следствием исчезновения светских левых в мусульманских странах?
Когда в 2009-м талибы захватили долину Сват в Пакистане, то в репортаже New York Times говорилось о том, что талибы спровоцировали там «классовое восстание, используя в своих целях глубинный раскол между небольшой группой богатых землевладельцев и массой безземельных жителей». Однако, если Талибан, использовал «в своих целях» положение местных крестьян, что вызвало тревогу по поводу угрозы для Пакистана, который до сих пор остается преимущественно феодальным государством, то что же мешало либеральным демократам в Пакистане, а также Соединенным Штатам точно так же «использовать в своих целях» положение тех же безземельных крестьян, и попытаться помочь им?
Как ни печально, но причина такого игнорирования судьбы крестьян заключается в том, что феодальные силы Пакистана – это как раз и есть «естественные союзники» либеральной демократии.
Как же тогда насчет ключевых ценностей либерализма: свободы, равенства и т.д.? Парадокс в том, что сам либерализм не достаточно силен, чтобы спастись от натиска фундаментализма. Фундаментализм – это реакция – фальшивая, мистифицирующая, реакционная, конечно, но это есть реакция на реальные недостатки либерализма – и именно поэтому данная реакция будет вновь и вновь генерироваться самим же либерализмом.
Предоставленный сам себе либерализм постепенно будет и подтачивать сам себя. Единственная сила, которая может спасти его ключевые ценности – это обновленные левые. И для того, чтобы спасти свое основное наследие, либерализму нужна братская помощь радикальных левых. И именно это – единственный путь к победе над фундаментализмом – это то, что выбьет почву у него из-под ног.
В ответ на парижскую бойню мы должны отбросить самоуверенность и самодовольство вседозволяющего либерализма и принять тот факт, что конфликт между либеральной вседозволенностью и фундаментализмом – это, по сути, ложный конфликт. Это порочный круг – и оба его полюса являются условием друг друга и порождают друг друга.
В 1930х годах Макс Хоркхаймер, когда говорил о фашизме и капитализме, утверждал, что те, кто не желает критически говорить о капитализме, должны тогда молчать и по поводу фашизма. Те же слова можно отнести и к современному фундаментализму: тот, кто не желает критически говорить о либеральной демократии, пусть тогда уж помолчит и о религиозном фундаментализме.
Славой Жижек
Перевод Дмитрия Колесника
Добавить комментарий