О "Романе о шести не повешенных"

Ниже вы сможете прочесть новую рецензию на книгу Марлена Инсарова - "Роман о шестерых не повешенных". Эту рецензию любезно прислал мне знакомый. Сам роман Инсарова - книга о попаданцах из революционной эпохи (1905-1907 гг) в наши дни. Книга эта вызвала определенную реакцию, поскольку в ней рассматриваются не только вопросы истории, но и проблемы настоящего, от глобальных до локальных, включая состояние т.н. левого движения. Но все-таки это - художественное произведение. Поэтому, все совпадения с реальными персонажами, как говорится, случайны. А вот и рецензия на книгу.

О «Романе о шестерых не повешенных».

Произведения о «попаданцах» весьма популярны в современной массовой культуре. В большинстве таких произведений герой попадает из современности в прошлое, и с легкостью необыкновенной начинает менять ход истории, спасая то Российскую империю, то Советский Союз – в зависимости от политических предпочтений автора. Люди не могут сейчас изменить настоящее, поэтому фантазируют об изменении прошлого. В «Романе о шестерых не повешенных» все не так.

Шесть революционеров, приговоренные к смертной казни в 1907 году, загадочным образом попадают в нашу современность – и изменить ее не могут, хотя и пытаются – если бы не пытались, то не были бы революционерами. От фантастики в романе – только художественный прием, позволяющий показать современность глазами людей, для которых она чужда.

Механизм попадания героев в современность даже не объяснен, хотя определенные догадки высказываются. Художественный прием, позволяющий показать то, что кажется естественным и само собой разумеющимся как неестественное и странное, а потому подлежащее изменению, называется очуждением. Разработал его великий немецкий поэт, драматург и коммунист Бертольд Брехт, но применялся он задолго до Брехта. Им любили пользоваться французские просветители 18 века, показывая современную им реальность разлагающегося французского абсолютизма глазами наивного, но проницательного гурона или перса. Людей, не затронутых цивилизацией упадочного капитализма, в современном мире почти не осталось (кроме разве что веддов с Андаманских островов), поэтому для создания эффекта очуждения автор показал современность глазами революционеров прошлого.

Автор романа хотел дать тотальную критику современности, но у него получился явный перекос, и объектом критики оказались прежде всего левое движение и леволиберальный, прости господи, «дискурс». Так Булгаков в «Мастере и Маргарите» хотел написать сатиру на Советский Союз, а получилась сатира на советские литературные и театральные круги. Причина такой аберрации понятна. Каждый пишет, о чем знает, и о том, что у него болит. Булгаков общался с писателями, критиками и актерами, а не с рабочими и крестьянами, автор же «Романа о шестерых не повещенных», как не трудно догадаться, имел отношение к «левому движению». Поэтому сатира на правые круги, экскурсы в жизнь промышленных рабочих и гуманитарной интеллигенции хотя и присутствуют в романе, но занимают гораздо меньше места, чем изображение левацкой среды.

Впрочем, подобный перекос отчасти оправдан. Россия середины 19 века, породившая великую русскую литературу, по большому счету состояла из крестьян и дворян с чиновниками. Кроме того, было еще несколько групп с особым образом жизни, бытом и психологией. Поэтому основной массив русской литературы 19 века – это произведения о крестьянах, дворянах и чиновниках, к которым примыкают произведения о купцах (Островский), казаках («Казаки» Л. Толстого) и т.п. Современное общество гораздо более сложное и дифференцированное. Даже основные классы делятся на множество подгрупп, плохо понимающих друг друга. Поэтому надежды найти какую-то главную группу, описание которой станет понятно всем, скорее всего, обречены на неудачу.

К общему стало можно выйти лишь через частное. Изображение специфических субкультур позволяет выйти на причины общественного разложения, поэтому изображение такой своеобразной молодежной субкультуры, как «левое движение» может быть интересным и для тех, кто не имеет отношения к этому движению. Художественных произведений о «левом движении» СНГ 1991-2020 годов очень мало, и все они, кроме романа В. Платоненко «В ночь с двадцать первого на пятое», по большому счету неудачны. Причина неудач в том, что авторы пытались описывать языком Степняка-Кравчинского то, что можно описывать лишь языком Салтыкова-Щедрина.

Автор «Романа о шестерых не повешенных» говорит о современности именно языком Салтыкова-Щедрина. Вождь Пролпартии - партии старшеклассников, претендующей на то, что она партия рабочих, - товарищ Твердохлебов и его возлюбленная Светка, одетая в красный флаг и запустившая дуршлагом в уклониста от партийной линии: легендарный глава легендарного Комбеза Сырысыма товарищ Шимпанзе, «наш Дзержинский», знающий лишь одно слово – «Палево!»; Дашенька Сибирцева, первая и не самая удачная модель биоробота, потратившая остатки парткассы Сырысыма на строительство туалета для трансгендеров; Скверник, разоривший мировой троцкизм на десятки тысяч баксов; Устим Перепихач, тратящий деньги, полученные от одной из башен Кремля, на кутежи с феминистками и зоозащитницами; Петенька Пиздаболица, пишущий и фашистские, и антифашистские статьи; феминистки Джейн и Юля Пузач, показанные автором с особой любовью, все они – вплоть до эпизодических сухопутного матроса-анархиста и инвалида, не побывавшего на войне, обрисованы именно так, как рисовал Щедрин своих премудрых пескарей, карасей-идеалистов и градоначальников с органчиком вместо головы.

Автор «Романа о шестерых не повешенных» не объясняет, как Шимпанзе или Джейн стали тем, чем стали, но и Щедрин не изображал диалектику души Угрюм-Бурчеева или очень богатый внутренний мир Топтыгина-Второго, и сама мысль, что у Топтыгина-Второго есть богатейший внутренний мир, вызвала бы у него взрыв хохота.

Автора романа можно упрекнуть в том, что он не дает более сложные и трагические характеры и судьбы, встречающиеся в левом движении, хотя и упоминает об их существовании. Даже очевидным образом симпатичные ему герои из современности – Эриугена, Черноянов и Коган, изображены контурно. Они – прежде всего рупоры авторских мыслей, а не полноценные художественные образы.

Все герои, имеющие отношение к левому движению, изображены как не живые люди, но марионетки, и это, независимо от того, хотел ли именно такого эффекта автор, диагноз для этого движения. «Роман о шестерых не повешенных» похож на фильм, где часть героев играют живые люди, а часть куклы. «Левое движение» современности показано через кукол, революционное движение начала 20 века – через живых людей. Живыми получились у автора и элегические образы современной провинции – Николай Егорович и его окружение. Даже внучка Николая Егоровича, представительница «продвинутой молодежи» Надя – художественный образ, а не марионетка. Надя – это та же Майя из предыдущей повести автора, только на пару лет взрослее и несколько умнее. Джейн, карикатурнейшая из карикатур, начинает из карикатуры становиться человеком, лишь когда говорит о своей искренней любви к кошкам.

Но лучше всего обрисованы образы главных героев – революционеров из 1907 года, хотя здесь у автора не все получилось удачно. С наибольшей симпатией изображены, конечно же, девушки из Союза эсеров-максималистов – Лиза Альметьева и Дора Левина. Видно, что автор прямо-таки влюблен в них. Лучше получилась Дора. Впрочем, она проще. Лиза удалась автору, при всей его любви к ней, о которой он не раз говорит и сам, хуже.

Кое-что осталось недосказанным. Видно, что автор хотел показать тип идеальной, в его представлении, девушки-революционерки, но этот тип в реальной жизни ему не встречался, поэтому своей цели автор достиг не полностью. Из мужчин лучше всего получились анархист Митька Грек и меньшевик Антон Кореневский. Видно, что автор вложил в каждого из них какую-то часть своей души. Рабочий-большевик Иван Потапов неплох, но мог быть и лучше. А вот образ максималиста, физика и философа Сергея Карандышева, получился совершенно бледным, хотя ему и отданы важные размышления о судьбах революции. Возможно, автор просто ревновал к нему свою ненаглядную Лизу.

Интересными и, как ни странно, вызывающими симпатию получились враги – жандармский ротмистр Мациевич и старший надзиратель Чухонцев. Они – живые, в отличие от Шимпанзе и других героев нашего времени. Некоторые из второстепенных героев начала 20 века изображены, несмотря на краткость, убедительно (очень запоминается Ривка), другие проходят бледными тенями, но вряд ли стоит критиковать автора за то, что он не уделил должного внимания уж совсем второстепенным героям.

В изображении автора Россия начала 20 века – живая страна, изобилующая людьми, со всей страстью борющимися за великие идеалы. Россия начала 21 века – страна мертвая или умирающая, где большая часть населения живет сегодняшним днем, делает хуйню и получает за это хуйню, а кроме этой большей части, есть лишь борцы за права крокодилов в террариумах и доживающие свой век правильные или не очень правильные советские люди, представляющие не будущее, а прошлое. От такого изображения веет безысходностью, но это – вина не автора, а самой действительности.

Сама же действительность объясняет различие динамики вводной и основной частей романа. Первая глава, где события происходят в 1907 году, пронизана действием, дальше действие вязнет и под конец почти исчезает, сменяясь разговорами о судьбах мира. Революционное действие в эпоху упадка капитализма оказывается невозможным, и, убеждаясь в этом, Митька теряет обычную веселость и впадает в ступор, совершенно не понимая анархистов и марксистов новой эпохи, а любимая автором Лиза становится истеричкой – и левацкой сектанткой. Автор мог бы, наверное, нафантазировать действие бытового характера – к Когану возвращается жена, застает у него Дору и устраивает скандал – но подобное действие не имело бы ничего общего с идеей романа.

Справедливость требует признать, что автор, критикуя упадочные тенденции современного капитализма, сам от них не свободен. Непонятно, в частности, зачем ему потребовалось вводить в отношения любимых им героинь элемент лесбийства. Он объясняет это исключительностью ситуации – они оказались в абсолютно чуждом им мире по большому счету только друг с другом. Это, конечно, так, но все же выглядит недостаточно убедительной причиной. Сверх того, как может заметить внимательный читатель, автор идеализирует полиаморию и даже предполагает, что именно она восторжествует в отношениях людей при коммунизме. Но вопрос этот спорен и дискуссионен. Во всяком случае, Энгельс думал иначе…

Концовка романа неубедительна. Возможно, трагический финал был бы естественнее. Автор отправляет любимых им Лизу и Дору в Индию, где капитализм еще не успел полностью растлить людей. Хорошо, но что делать, когда капитализм и в Индии проделает свою разрушительную работу? Переезжать на Андаманские острова? Народническая идея, по-видимому, близкая автору, что капитализм нужно свергать, пока он слаб и не успел растлить людей, не дает ответа на вопрос – а что делать, если свергнуть капитализм, пока он слаб, не получилось? С другой стороны, марксистская теория, что по мере прогресса капитализма прогрессируют сознательность и революционность пролетариата, продемонстрировала свою полную несостоятельность. Выдвигавшиеся в революционно-социалистической мысли последних 30 лет идеи, что авангардом революции будет «постНТРовский пролетариат» (читай: программисты) или что социальная революция будет делом всех лишенных собственности и власти тоже пока что не получили практического подтверждения. В романе нет позитивного ответа на эти вопросы. Оптимизм концовки несколько наигранный и порожден не действительностью, а полюбившейся Доре «Песней еврейских партизан»: «Пока жив, не говори надежде – нет!». Сама действительность заходящего в тупик капитализма не дала пока что хорошего ответа на вопрос – и не факт, что даст его в будущем. Но без честной постановки проблемы невозможно ее решение.

В. Карпенко