В годовщину гибели Дмитрия Петрова канал, посвященный делу беларуских анархо-партизан. опубликовал воспоминания своего подписчика, который знал его как "Лешего". Воспоминания писались год назад специально для инициативы t.me/in_memory_of_ecolog. Фото с мемориального сайта Дмитрия Петрова.
Это воспоминание субъективно и фрагментарно. Не хочу, чтобы люди подумали, что я перехваливаю Лешего. Нет. Просто таким знал его я, и таким он останется в моей памяти. Я не знал Эколога так долго и так хорошо, как другие товарищ(к)и. Не участвовал лично с ним в акциях. И хотя наша активная анархистская деятельность начиналась примерно в одно и то же время, велась она на разных меридианах.
О Диме я слышал и ранее, но впервые повстречал его, кажется, весной 2019 года. Познакомил нас один наш общий близкий друг и товарищ, ныне отбывающий 20-летний срок за серию акций прямого действия во время Беларуского восстания 2020 года, анархо-партизан Игорь Олиневич. Перед этим он мне сказал, что нам обязательно нужно познакомиться, т.к. Дима – важный участник анархистского движения в БУРе (Беларусь-Украина-Россия), и что наше знакомство может быть полезно нам обоим.
Чтобы подкрепить свои слова, Игорь приоткрыл некоторые странички своего конспиративного прошлого, рассказав, что Леший был одним из тех, кто очень помог ему и Дмитрию Дубовскому (также осуждённому на 20 лет лишения свободы беларускому анархисту из группы "Чёрное Знамя") в далёком 2010 году. Именно он приютил товарищей, скрывающихся в Москве от преследования лукашистских гэбистов и мусоров, перед тем, как Игоря задержали фсбэшники (про этот эпизод можно почитать в его книге "Еду в Магадан"). Я с радостью согласился встретиться.
Дело было в одной из стран Евросоюза, в который Дима "приехал" традиционно без визы. Или, наверное, правильно будет сказать, пришёл. Данный вид революционного "туризма" уже несколько лет практиковался различными товарищами из БУРа. Через год таким же способом он прогуляется и в Беларусь.
Первым делом – многие уже писали об антропологических и исторических интересах Димы – товарищи отправились в местный археологический музей. Несмотря на обилие музеев в том городе, выбор Эколога пал на археологический. Лично я выбрал бы другой, но, как мне кажется сейчас, его выбор – это желание докопаться до корней. Или, вернее, начать изучение города и страны с основ – с археологии.
Насколько я запомнил, Диме музей понравился. После его посещения в мою сторону посыпалось много вопросов исторического характера. Вопросов глубоких и небанальных, на которые я, как "местный", отвечал, как только умел. Именно тогда я уловил его пытливый склад ума, умение подмечать важные детали. Я знаю, что этот небольшого роста, коренастый паренёк везде, где ему приходилось бывать, старался посещать исторические и этнологические музеи.
Тут могу провести параллели с другим товарищем Эколога – анархо-партизаном Дмитрием Резановичем (осуждённым вместе с уже упоминавшимися здесь Игорем, Димой, а также Сергеем Романовым на 18 лет строгого беларуского режима), который регулярно присылал мне свои небольшие рассказы о музеях, где он бывал, путешествуя по БУРу. Узнав о гибели Фила Кузнецова (еще один псевдоним Дмитрия Петрова), Дима Резанович опешил. Он сказал, что ему нужно переварить информацию. Лишь спустя некоторое время спросил, где похоронили Эколога. Нигде. Его крада осталась на поле боя, как и надлежит настоящему воину.
Не будет секретом то, что анархо-партизан с Лешим связывали тёплые отношения. Он один из немногих товарищей, который регулярно передавал им приветы в тюрьмы и колонии, постоянно справляясь об их ситуации. Дима, сам являясь одним из пионеров радикального повстанческого анархизма в БУРе, имея огромный опыт борьбы, называл их "героической четвёркой". Думаю, ещё придёт время, и товарищи из "Чёрного Знамени" напишут более яркие и подробные воспоминания о своей с ним дружбе.
Вообще, скромность – то качество, которое Дима не разменивал на распри и пронёс с собой через всю жизнь. Простой в общении, он всегда хвалил и ценил работу других товарищей. Будучи генератором активностей, он подбирал нужные слова, чтобы подбодрить, и не обесценить действия менее радикальные, менее опасные. Это очень важное качество, порой дефицитное среди анархистов, играющих в борьбу амбиций. Иной раз важно поддержать соратников и соратниц добрым словом. Дима об этом старался не забывать.
Все знают, что у него было много кличек и "партийных" псевдонимов. Мы же называли его просто Курд. Сам он часто с иронией именовался Главным курдом на постсоветском пространстве или Курдистаном.
Ещё я хотел бы обратить внимание на образованность Эколога. Не тот напыщенный интеллектуализм некоторых диванных глашатаев революции, а лёгкое перо человека дела. Может, для кого-то это не важно, невидимая мелочь. Но, читая его, я всегда наслаждался стилем. Простые, но чётко сформулированные тексты, не пестрящие ошибками и не режущие глаз. В современном мире телеграм-блогов – не так часто встретишь грамотные статьи. Думаю, это стоит отметить.
Так как наша деятельность проходила в немного разных плоскостях, мы не имели возможности спорить. Единственный момент, на который хотелось бы обратить внимание – это не то, чтобы конфликт, а случай с недопониманием Димы и одного известного анархиста. Речь про дело "Сети" и отношение к нему некоторых российских либертариев. Камнем преткновения стала ситуация с деятельностью фигурантов этого нашумевшего в своё время дела, которую часть товарищей сочла недостойной анархизма и революционного движения. Суть сводилась к тому, что, зная про эти дела, группа поддержки не предала их огласке, и что якобы Дима тоже знал об этом и не сделал эту информацию достоянием общественности. Помню, читая его ответ, я отметил для себя культуру Курда. Культуру вести общение с оппонентами достойно и аргументированно, без лишних эмоций, отвечать на критику. Это многого стоит. При этом он не вилял и не пытался оправдаться, а по полочкам раскладывал своё видение ситуации. К счастью, товарищи нашли общий язык, несмотря на весь шлейф грязи, до сих пор тянущийся от дела "Сети".
Важное качество, коим обладал Дима, была доброта. Помню, гуляя по городу, ему позвонили родные или близкие. Отойдя в сторону, он уравновешенным голосом успокаивал их и заверял, что с ним всё в порядке, и чтобы на другом конце провода не волновались. Точно не знаю, кто звонил, но, возможно, это была его мама. Сейчас, перечитывая нашу переписку, на меня с экрана монитора смотрят его всегда добрые слова. Не фанатичного революционера, не догматичного анархиста, а живого человека. Когда он узнал, что я стал родителем, то не просто из вежливости, а искренне поздравил меня. Поверьте, такие слова не спрячешь под маску лицемерия.
В тот вечер, когда пришла новость о его гибели, я не смог сдержать слёз. И это был тот момент, когда впервые пришлось объяснять моему ребёнку, почему папа плачет... Потому что его покинул друг... Не знаю, как это объяснить, но на своём эмоционально-когнитивном уровне ребёнок меня понял и обнял. А на следующее утро, глядя на меня своим не по-детски печальным взглядом и качая головой, вновь констатировал: у папы друг ушёл...
Вообще нельзя сказать, что Дима был моим близким другом. Нет. Он был близким товарищем. Если кто-то помнит, в советские времена были друзья по переписке из различных стран и городов. Так вот, последние два года Дима был моим ближайшим товарищем по переписке.
Незадолго до начала полномасштабной агрессии России на Украину он, зная, что я немного увлекаюсь восточноевропейской историей XIX века, написал мне с просьбой подробнее рассказать про фигуру беларуского революционера Кастуся Калиновского. Быть может, общаясь с беларускими товарищами, он решил разобраться в этой теме, или же пребывание в Украине, где также идут оживлённые дискуссии по вопросу взаимосвязей национальных и революционных движений. Есть ли точки соприкосновения? Например, сколько "национального" в махновском движении? Допустимо ли для либертариев петь на судебном заседании гимн Украины и произносить "Жыве Беларусь"? Вопрос был довольно интересный и по делу. Насколько мне известно, Калиновский, лидер Январского восстания на территории современных Литвы и Беларуси, обрастал мифами в СССР и до сих пор трактуется неоднозначно, вызывая споры историков. И те, и другие пытаются навязать ему ярлык в зависимости от своих идеологических установок. Я принялся писать ответ, попутно разбираясь и для себя самого в этом вопросе, но началась война, и приоритеты поменялись. К теме беларуского радикального демократа нам вернуться уже не удалось. К сожалению.
Переписка с Курдом в последний год была для меня своеобразным лучом света, пробивавшимся с фронта. Она дарила определённую надежду, укрепляла в идее, что борьба продолжается и что империализму несомненно нужно давать отпор с оружием в руках. И всегда из его писем исходило столько энергии и воодушевления, что мне было совестно писать о том, что у меня могут быть каке-то проблемы. Не пустяки ли всё это по сравнению с огромными сроками товарищей и тем более со всем злом и испытаниями войны? Но даже находясь в зоне боевых действий, Дима оставался светлым человеком, не делившим товарищей на тех, кто воюет и кто находится в безопасности.
Получая весточки от анархо-партизан, Курд повторял: "Если они там, в таких условиях, продолжают быть сильными, то как мы можем горевать и опускать руки?" Мне очень импонировала его сила духа.
Однажды, гуляя по нашему старинному городу, я рассказывал ему про местную христианскую религию, набрасывая факты из истории и современности. Под вечер мы забрели на довольно символическое место, откуда открываются прекрасные виды. Только теперь осознаю всю символику той встречи с Курдом, ведь место было непосредственно связанно с историей локального язычества, которое ему было близко. Там мы покурили травы. Да, Дима мог покурить, но не делал это самоцелью, не возводил в культ, да и вообще не был похож на субкультурных анархов. Как в этом человеке совмещалась радикальная практика с конспирацией, теоретическая рефлексия с жаждой знаний и простые душевные разговоры с дудкой в руках? Я не знаю.
Последнее письмо от Курда я получил за две недели до его гибели. Он писал, что приехал в Киев немного передохнуть от фронта. Несмотря на все сложности, его не покидала мысль организовать анархистский отряд... Тогда же он пригласил меня к ним, чтобы пообщаться ближе, навести связи... Я загорелся этой идеей и начал обдумывать возможные варианты. Но по ряду причин просто с бухты барахты я не мог поехать. Нужна была кака-нибудь официальная цель визита: гуманитарка, например, или ещё что-то. Я написал ему свои размышления по этому поводу.
А вскоре пришла новость о гибели Димы. И стало очень больно. За всё время военных действий больнее всего было лишь от новостей о гибели детей (видимо, родительские инстинкты дают о себе знать). Но там была другая боль, вызывающая лишь ненависть к оккупантам. А здесь – какя-то глубинная грусть от потери ярчайшего представителя анархистского движения XXI века в БУРе, от потери частички Вселенной, в которую ты сам веришь и с которой соприкасаешься. Наш долг, чтобы эта Вселенная продолжала жить дальше, в наших сердцах и в наших делах.
Прощай, дорогой товарищ!
Генуэзец
Добавить комментарий