Несколько лет назад один из редакторов «Автонома» имел несколькочасовую беседу с Сергеем Адамовичем Ковалевым, одним из «патриархов» российских правозащитников. Человеком с либеральными взглядами, но одним из ключевых «врагов государства» последнего времени. Он рассказывал, как и за что боролись люди его круга.
Отрывки из этой беседы могут быть интересны сейчас, когда государство снова пытается представить правозащитников «иностранными шпионами и агентами».
Мы были очень далеки от каких бы то ни было политических мотивов. Если говорить в терминах «социализм»-«капитализм», многие из нас, хотя и не все, больше симпатизировали, так сказать, конкурентной схеме – не плановому хозяйству, а рыночному. Но это для нас не было существенной проблемой, даже обсуждалось редко. Главным мотивом был жгучий стыд за происходящее. Конечно, без надежд на реформацию. У нас не было политической позиции, а была нравственная. У каждого из нас были «крестные родители» – люди, которых уже посадили, «а ты молчишь». Часто это были знакомые, но совсем и не обязательно. Я не был знаком ни с Даниэлем, ни с Синявским. Для меня это был первый эпизод резкого, отчетливого протеста – против этого суда. Против того, что в стране возможны обвинения такого рода. Я честно занимался наукой и полагал, что имею некоторое право на самоуважение. Когда я ввязался в протесты, я не предполагал, что за это могут посадить. Я предполагал и дальше заниматься наукой, и не хотел быть трусом и пассивным человеком. Очень скоро стало ясно, что посадят, что за право на самоуважение нужно платить, скорее всего, тюремным сроком. И нашлось достаточно много людей, готовых купить самоуважение за эту цену – такую цену установило государство. Я никогда не был советским человеком, даже в ранней юности. И это не моя заслуга, а, скорее, заслуга обстоятельств, семейного воспитания. У нас в семье никогда не обсуждались острые вопросы вслух, просто мать умела очень красноречиво молчать.
***
Каждый из нас надеялся, что, может быть, наши протесты, действия, когда-то какую-то роль могут сыграть. Как сказал Андрей Дмитриевич Сахаров, когда его спросил интервьюер, рассчитывает ли он на изменения в Советском Союзе, он, честно подумав, честно сказал, что в обозримое время не рассчитывает. Но это не значит, что этого не произойдет вообще, и то, что мы делали, не сыграет хоть какой-то роли. Жителям Византийской империи было ясно, что это гниющий организм, но она гнила 300 лет. Для нас, в основном неверующих или агностиков, это было элементом религиозного сознания: поступай, как должен, и будь что будет. Подавляющее большинство из на не стремилось выработать политическую позицию. Мы считали, что нас нельзя рассматривать как политическую оппозицию, хотя мы властью сильно недовольны. У нас был резкий протест против судов, увольнений, цензуры, но не политическая платформа.
***
Те люди, которые называют себя правозащитниками, лукавят или заблуждаются, когда говорят о том, что политика – не их дело. Политика, которой занимаются правозащитники – это политика не тех, кто думает о ближайших выборах, а тех, кто думает на пару десятков лет вперед.
***
Наша деятельность до перестройки несомненно повлияла на ситуацию в стране. И это влияние недооценено, о нем никто не говорит сейчас. Наше основное влияние пришлось на западную интеллигенцию, общественность. Почему-то именно в 60-е-80-е ситуация в СССР стала всерьез замечаться на Западе. И на западных политических лидеров давила уже своя общественность. И Горбачев сопротивлялся, но оказался достаточно умен и храбр, чтобы поддаться этому давлению.
***
В 1987 году, в разгар перестройки – меня только что вернули из высылки из Твери – на 10 декабря, день прав человека, мы решили назначить международный семинар по правам человека. Когда стали доступны архивы, обнаружились две бумаги, адресованные в политбюро. Это были форменные доносы в сталинской фразеологии. Что у нас будет клевета на социалистическое отечество... Это был тот язык, но конец был немного другой. Дескать, этих недобитков, побывавших в тюрьме и ничему не научившихся, надо бы примерно наказать, но это невозможно по политической ситуации – наши зарубежные союзники неправильно это поймут, и идея перестройки будет дискредитирована. Поэтому надо применить другие средства, чтобы сорвать мероприятие.
Они были применены. Тогда уже возможно было арендовать залы, и мы арендовали целых три, так как понимали, что возможны были препятствия. Во всех трех залах было отказано. В одном тараканы развелись, в другом была плохая противопожарная ситуация, в третьем что-то с туалетом. Людей снимали с поездов. Также не пришел ни один член союза писателей или журналистов. Всё состоялось, как положено, по кухням. В январе было написано, что мероприятие сорвано. А кто же были авторы? Яковлев и Шеварнадзе. А также тогдашний генпрокурор и председатель КГБ. Но не приведи они такую аргументацию Политбюро, почему нас нельзя сажать, возможно, нас бы и посадили.
***
При крушении СССР сознание советского человека кардинально изменилось, но кратковременно, и это в значительной мере наша вина. Конечно, советская система всем надоела. Все отлично понимали, что такое партийная система. Райкомы, обкомы. Хотя многие думали: «Наш обком никуда не годится, дайте нам настоящий».
И был массовый всплеск. Неожиданный для партийной власти, и для архитекторов перестройки.Это трудно объяснимое явление, но до сих пор обнадеживающее.
Почему я говорю – «мы виноваты»? Понимаете, было такое наивное воодушевление – «вот, будет теперь демократия». Был партия-хозяин, а теперь – к чертовой матери… Будет и демократия, и колбаса. Возник миф – «теперь демократы у власти». Кто демократы? Борис Ельцин с его ближним кругом? Михаил Сергеевич? Ничего себе демократы.
Сам-то Борис Николаевич чему-то старался научиться. Ему это давалось с трудом, но кое-чему он научился. В нем была живая искра, но он – партийный карьерист до мозга костей. Иначе он не представлял, как руководить.
***
При советской власти блага партийным чинам были строго регламентированы. Я один раз получил от своего сокурсника, у которого был какой-то партийный тесть, разовый пропуск на обед. «Сходи, интересно посмотреть, как там кормят». Никакой вывески не было, но пропуск пришлось предъявить. Посмотрел на меню, и пришел в ужас. Там были написаны слова, которые я большей частью не знал. А то, что знал – были деликатесы. А в кармане у меня три с чем-то рубля. Как же я здесь пообедаю? Но я очередной раз удивился из-за цен. Я не потратил трех рублей, у меня много осталось. Но это всё не бросалось в глаза. А тут пришли «демократы», живут в охраняемых дачных поселках, в трехэтажных домах. Так кто же лучше?.. Вот одно из естественных настроений.
***
Я думаю, за перестройку люди мало изменились. Психология нашего обывателя и осталась советской. Свободу он не очень ценит. Я сейчас думаю, что лучше было бы, если в 1996 году прошел Зюганов. Важна честность выбора, а они нечестными были уже тогда.
Многое из того, что мы сейчас имеем, не могло быть иначе. Когда путч провалился, я был председателем комитета по правам человека в первом русском парламенте. Следовательно, членом президиума. Нашему комитету удалось провести в этом ужасном парламенте – нам казалось, хуже и быть не может – несколько очень хороших законов. И в конечно счете, принять конституцию. Которая с большими недостатками, но всё же демократическая.
Закон о реабилитации жертв политических репрессий… Он блистательно провалился в 90-м году. А после путча сразу прошел. Кардинальное изменение тюремной системы нам тоже удалось законодательно осуществить. Другой вопрос, как это сейчас практически выглядит… Коммунистическое большинство в парламенте после разгрома путча боялось, что победители поступят с ними так, как они поступили бы. Было противно и смешно слушать выступления коммунистов в сентябре 1991 года.
91-й год оказался переломным в разных отношениях. Путчисты больше, чем мы, способствовали таким прогрессивным законам. Борис Николаевич вкусил радость победы, понял, как нужно рубить узлы – отсюда произошли Чечня и Путин.
***
Я профан в этих делах… Может быть, был менее болезненный путь, чем гайдаровские реформы, но вряд ли. Но надо было постоянно обращаться к народному энтузиазму, с которым защищали Белый дом. Откуда у людей доверие к преобразованием, когда, как грибы, растут миллиардные состояния? Нормальный русский человек знает – не бывает палат каменных от трудов праведных.
Это вопрос для меня темный. Я не знаю, вполне ли применимо слово «этично» в этих оценках. Если говорить просто о большом богатстве, мы знаем много примеров, когда огромная доля личного богатства тратится на социальные нужды Вот этот деляга Сорос. Он обрушил пару национальных валют, чтобы обогатиться, но как он полученную прибыль тратит! Например, нашу науку спас он.
***
Что на самом деле произошло в деле Ходорковского? Детали этого дела сложны, и мне не по зубам. В первом процессе было два обвинения – недобросовестная приватизация и неуплата налогов. Это власть предложила правила приватизации. Затем говорят, что правила её были несправедливы – слишком дешево заплатили за эти предприятия. Допускаю, но не один Ходорковский так делал, а все. Почему Ходорковский, а не чиновники, должны отвечать за разбазаривание народной собственности? Может быть, как автор приватизации, должен был бы сидеть Чубайс. Но даже и не он, а Борис Николаевич, принимавший решения. Адвокаты Ходорковского утверждают, что он платил налоги по тем правилам, которые тогда существовали, и налоговики давали такое же заключение. Но если в суде предъявляют обвинение на несколько миллиардов, то почему не сажают налоговых инспекторов?
Второй процесс – якобы, похитили всю нефть, а владельцы-то этого не заметили, дочки «Юкоса» прибыль получили. За такое воровство нужно давать Нобелевскую по экономике – и воры в прибыли (их прибыль никто не посчитал), «Юкос» в прибыли, и обворованные тоже в прибыли. И если всю нефть украли, как можно было с неё не платить налоги – что следует из решения суда по первому делу? Как хищение может облагаться налогом? За два процесса не стало понятно, каким способом можно было похитить эту нефть. Два приговора коренным образом противоречат друг другу.
***
Люди из избирательных комиссий – небывалого мужества. Они не бояться сесть в тюрьму за тяжкое преступление, фальсификацию выборов. Они боятся не совершить этого преступления. Вот судебная система, система выборов… Нынешняя власть не просто нелегитимна, она хочет быть нелегитимной. Она побеждала бы на выборах и без фальсификаций, но не хочет этого. Если один раз провести выборы честно, то захотят и второй раз, а это опасно.
Текст опубликован в жунале "Автоном" №35. Журнал можно купить в независимых книжных магазиназ Москвы и Петербурга или заказать по почте, написав по адресу avtonomjournal@gmail.com (сюда же пишите ваши предложения по текстам и сотрудничеству). Со списком корпунктов "Автонома" в регионах можно ознакомиться здесь.
Полистать новый номер на экране своего компьютера или же скачать его в формате .pdf
