Продолжаем публикацию материалов, вошедших в 36 номер журнала "Автоном".
Анархизм без феминизма неполон. Феминизм без анархизма тоже.
Я осознал себя феминистом примерно тогда же, когда и анархистом — в конце 1987 - начале 1988 года. Долгое время (до 1992 года) я был не только первым, но и единственным феминистом в анархическом движении Москвы (тогда анархизм был сугубо (анти)политическим, не задумываясь о проблематике сексизма и эмансипации). Отмечаю здесь это не ради хвастовства, а лишь для прояснения своей позиции. Впрочем, я не настаиваю именно на ярлычке «феминизм» (оно вызывает слишком большие споры и разногласия). Дело не в словах, а в сути. Для меня феминизм — это борьба против угнетения людей по половому признаку, их разделения, навязывания искусственных стереотипов, гнёта государства и общества над личностью, отстаивание права на самореализацию каждого человека как личности независимо от его (её) пола, возраста, национальности, религиозной принадлежности. Очень просто. Если вы с этим согласны, значит вы тоже феминисты, независимо от вашего пола и отношения к этому слову.
Многие объявляют эти проблемы надуманными, несуществующими, высосанными из пальца или глубоко вторичными по отношению к иным, творящимся в мире несправедливостям. Но это всё вполне реально и ощутимо: угнетение, сексизм, патриархат, система гендерных стереотипов и ролей, навязываемых человеку и порабощающих его. Это важная составная часть общей системы угнетения, власти и неравенства. Патриархат издавна разделял людей, подрывал их солидарность и служил основанием иерархического мышления. Во многих культурах — от конфуцианского Китая до христианской Европы — присутствует глубоко укоренённая система бинарных оппозиций (по принципу инь-ян), в которых с мужским связывается светлое, высшее, активное, культурное, собственно, человеческое, доброе, публичное начало, а женское («второй пол», по словам Симоны де Бовуар) лишь светит отражённым светом и отождествляется с тёмным, низшим, пассивным, природным, злым, семейно-приватным, недочеловеческим... И это глубоко сидит в нас, проникая в язык, в мораль, в политику, в экономику, в систему воспитания и сексуальность, становясь «естественным» и «единственно возможным», «нормальным», порабощая женщин и мужчин.
Рождается мальчик — и все говорят: «Вырастет — будет космонавтом, бизнесменом, учёным, президентом». Рождается девочка, и все говорят: «Вырастет — выйдет замуж за космонавта, бизнесмена, учёного или президента». Вот всё это и есть патриархат, сексизм. Он не сводим исключительно к классовому делению или социальному неравенству, и, хотя тесно связан с ними, является особым видом социального зла. Моногамная семья и патриархальная мораль, наряду с бюрократическим государством и частной собственностью, - важное основание современной системы отчуждения. Не случайно патриархат уже лет сто пятьдесят находится в центре внимания и ожесточённой критики со стороны либертарных социалистов и анархистов. Это надо осознавать, понимать — чтобы бороться, изживать его в себе и в окружающем обществе. А подобное осмысление-изживание и называют феминизмом.
Анархизм — как революционная критика современного общества и культуры, проводимая с позиций полного и всеобъемлющего освобождения личности, всегда включает в себя и феминизм (как сопротивление сексизму, сегрегации и выстраиванию иерархии и власти по половому признаку). По моему убеждению, анархист — непременно является по определению феминистом, также как и экологом (защитником природы и оппонентом технократии и индустриализма), антифашистом, антибольшевиком, антимилитиаристом. Совершенно естественно, что в анархическом журнале «Автоном» с самого начала существует постоянная феминистская рубрика «Мать порядка», а анархо-феминисты устраивают Гендерные Фестивали, проводят акции 8 марта и в другие дни, поднимают вопросы критики гомофобии, патриархата, существующей семьи и морали, как общественно значимые и неотделимые от общего дела освобождения личности и общества. Эту проблематику нельзя ни растворять в других вопросах (как марксисты всё сводят к «классовой борьбе»), ни отделять от других направлений нашего сопротивления (утверждая, что эта сфера — единственно фундаментальна и первична, а все иные вопросы (гнёт над детьми, эксплуатация трудящихся, разрушение природы) могут подождать. Важно видеть как специфику сексизма, патриархата (как особой системы угнетения и разделения), так и его связь с другими нашими врагами и объектами критики.
В общем, анархизм и феминизм вместе выдвигают в качестве своих базовых ценностей свободу неповторимой человеческой личности и общечеловеческую солидарность. Разумеется, половая (гендерная) дифференциация (как и этническая, расовая и прочая) имеет место и играет какую-то роль в формировании личной идентичности. Но она не так существенна и не должна быть основой для гипостазирования «мужского/женского» как чего-то онтологически фундаментального и лежащего в основании иерархий и разделений.
Мужчины и женщины чем-то отличаются друг от друга? Конечно! Разные хромосомы, первичные и вторичные половые признаки, роль в деторождении, вытекающие из разной физиологии психологические отличия. Но намного больше отличаются друг от друга разные личности — независимо от пола. Иванов отличается от Петрова, а Кузнецова от Сидоровой намного более существенно, чем представители одного пола от другого. И все мы — братья и сёстры, не взирая на разный цвет кожи, языковые отличия, специфическую форму черепа и прочее — ибо все мы рождаемся и умираем, страдаем, ищем смысл жизни, отчаиваемся, любим и ненавидим. Осознание своей личностной уникальности, необходимости прожить свою неповторимую жизнь — и общечеловеческой солидарности: поверх всего временного и преходящего, условного и вторичного (будь то этносы и классы, полы и расы) — основа анархизма и феминизма. А абсолютизация разделений — основа всех сегрегаций, иерархий, апартеидов, основа эйджизма, расизма, сексизма, классово-сословных и кастовых иерархий, основа власти и господства.
Феминизм — не монополия одного из полов
Сексизм, патриархат — это не угнетение женщин мужчинами. Это угнетение и мужчин, и женщин патриархальными стереотипами и навязанными ролями. Пусть иначе, но мужчины также страдают от патриархата и деградируют под его влиянием, как и женщины. Он не даёт всем нам быть собой, сломать разделяющие нас перегородки и жить собственной неотчуждённой жизнью.
В нас с детства вколачивают: «Будьте настоящими мужчинами, настоящими женщинами»! Что это значит? Образцовый ответ находим у Карла Маркса. Однажды одна из его многочисленных дочерей, проводя домашнее «анкетирование», задала своему отцу такие вопросы: «Что вы цените в мужчинах? Что вы цените в женщинах?» «Научный социалист» глубокомысленно и лаконично ответил, что более всего в мужчинах ценит силу, а в женщинах — слабость. Или, как писал ироничный Чехов: «Настоящий мужчина состоит из мужа и чина». Что до «настоящей женщины», то мы не раз слышали про три немецких «К»: «киндер, кирхен, кюхен — дети, церковь, кухня», как её «нормальный удел». «Настоящий мужчина» (тот жупел, которым нас до сих пор пытаются заставить восхищаться) — это начальник, самец-мачо, богач, воплощение воли-к-власти, мускулистый Шварценеггер, отец семейства. А «настоящая женщина» - это домохозяйка, добродетельная и смиренная служанка и мать, эфемерная полудева-полупроститутка. Но мы не самцы и самки, мы — люди, личности, неповторимые и свободные! Мы не желаем быть «настоящими мужчинами» и «настоящими женщинами», рабочими и крестьянами, немцами и китайцами. Я хочу быть собой, а не «настоящим мужчиной», и не желаю никого принуждать быть «настоящей женщиной». Я не хочу быть ни рабом, ни господином, но — свободным человеком среди свободных людей, разных, но равных. И это моё желание наказуемо, как преступное. Оно подлежит осмеянию, осуждению. «Ты не мужик, ибо ты в армии не служил, карьеру не сделал, денег не заработал, гарем не собрал», - приходится слышать с разных сторон. То же происходит и с женщиной, восставшей против патриархата: «Ах, она не замужем, не на кухне, не при детях и муже! Ах, она «синий чулок», не исполнивший своего священного женского предназначения!» - причитают фамусовские «княгини Марьи Алексевны», дожившие благополучно до наших дней. О тех, кто осознанно решается быть собой, а не корчить из себя «настоящего мужчину» и «настоящую женщину», принято говорить, как о неудачниках и неудачницах, ненормальных, неблагонадёжных и опасных.
Ещё совсем недавно во многих московских павильонах метро «в целях укрепления семейных ценностей» повсюду вешали плакаты с цитатой из Фрэнсиса Бэкона: «Любовь к Родине начинается с любви к семье». Говоря иначе: покорность государству воспитывается, начиная с покорности детей родителям, жены — мужу. Существующая патриархально-моногамная семья (которая, впрочем, агонизирует и доживает последние десятилетия, искусственно гальванизируемая государством) — авторитарная ячейка рабского общества, обеспечивающая армию солдатами, а власть имущих — подданными.
Итак, феминизм — это вовсе не только женское дело и не борьба женщин против мужчин. Феминизм — это борьба женщин и мужчин — людей! - против угнетения, сексизма, патриархата, важная часть общей борьбы за эмансипацию человека. И, если на миг оглянуться на историю феминистского движения, мы увидим в нём немало выдающихся мужчин, сыгравших в развитии феминистской мысли и борьбы значительную роль. Двухвековая история феминизма помнит не только о Мэри Уоллстонкрафт, Олимпии де Гуж, Симоне де Бовуар, но и о первом классике анархизма (и стороннике равноправия полов, возлюбленном Мэри Уоллстонкрафт) Уильяме Годвине, о Джоне Стюарте Милле (авторе памфлета «Угнетение женщин»), о гениальном либертарном социалисте Шарле Фурье (писавшем, что степень совершенства общества определяется уровнем освобождения женщины), о социал-демократе Августе Бебеле (авторе монументального труда «Женщина и социализм»), о великом драматурге Генрике Ибсене (чьи пьесы сыграли ключевую роль в деле эмансипации и разрушении семейной моногамной морали), о публицисте Михаиле Илларионовиче Михайлове (первом отважно поставившем в русской печати «женский вопрос») или о Чернышевском.
Так что смешно, нелепо и несправедливо пытаться «поделить» феминизм и выбросить из его истории и из его настоящего феминистов мужского пола! Это — наша общая борьба с общими врагами. Вражда и разделение между феминистами и феминистками лишь укрепляют сексизм и порождают новые барьеры отчуждения между личностями.
Не менее важно напомнить и о том, что феминизм с самого своего появления был тесно связан с историей анархизма и либертарного социализма — как часть общей борьбы за свободу, равенство и справедливость. Почти все классики анархизма (за двумя вопиющими исключениями Пьера Жозефа Прудона и Льва Толстого) были в той или иной степени и феминистами. О Годвине я уже упомянул. Бакунин был — в теории и на практике — пламенным поборником женского освобождения, сумевшим преодолеть собственнические инстинкты в отношении своей жены Антонины и признавшим её полную свободу. Макс Штирнер всем своим поведением и творчеством бросал вызов патриархату (посвятив своего «Единственного» «Моей возлюбленной Марии Денгардт» - в этом посвящении указав девичью фамилию своей жены, или пародируя и высмеивая вместе с ней бюргерский обряд свадьбы). Кропоткин указывал, что, если, совершив социальную революцию, анархисты не уничтожат патриархат, то они оставят в рабстве половину человечества, и понадобится новая революция для уничтожения этой несправедливости. Одна из самых выдающихся анархических писательниц современности Урсула Ле Гуин, наряду и в связи с экологическими и анархическими идеями, постоянно и глубоко обращается в своих фантастических романах к феминистской проблематике. А имя Эммы Гольдман служит ярчайшим примером анархического феминизма и феминистского анархизма — неразрывной связи социальной революции и борьбы с патриархатом и моногамией.
Вспомним и о том, что традиция отмечать 8 марта как день борьбы за права женщин-работниц возникла в недрах социалистического движения. И именно приуроченные к этому дню выступления женщин Петрограда (8 марта 1917 года по новому стилю или 23 февраля — по старому) положили начало Великой Российской Революции. А другая великая революция — Испанская Революция 1936-39 годов породила анархо-феминистское движение «Мюхерес Либрес» (Свободные Женщины). Огромна роль феминистского компонента и в движении «новых левых», во всемирной социальной революции 1968 года... В общем, не ставя целью представить здесь подробную историю феминистского движения, я лишь хотел привести некоторые примеры, подтверждающие мой главный тезис — о неразрывной связи феминизма и анархизма, о совместной борьбе мужчин и женщин против угнетающих их сексистских стереотипов.
Разнообразные анархизмы, разнообразные феминизмы
Однако, феминизму, как и анархизму, очень не «везёт» со своим образом в сознании общества. Стереотипное представление обывателя об анархистах и феминистах до крайности карикатурно: об этом позаботились власть имущие, хотя, конечно, доля вины за это лежит и на нас самих. Анархиста, как известно, обычно отождествляют с пьяным матросом-погромщиком или с маниловским мечтателем. Слово «анархизм» - ругательное, стигматизированное в общественном сознании. Мысль о том, что анархия предполагает высокую культуру, организованность и ответственность, плохо воспринимается. А уж известие о том, что анархистами были, к примеру, Лев Толстой или Ярослав Гашек, совсем шокирует «обычного человека».
Не меньше стереотипов и в отношении феминизма. По общему убеждению, почти повсеместно принятому в России, феминистки — это недовольные жизнью, безобразные и нелюбимые никем тётки, обиженные на мужчин и желающие их повсеместно кастрировать или извести.
Но, прежде чем начать изживать и опровергать эти стереотипы, надо осознать, что «анархизмы» и «феминизмы» бывают весьма разными. Феминизм — движение столь же широкое и многоликое, как и анархизм. Отнюдь не всякий «анархизм» мне одинаково симпатичен. К примеру, анархо-большевизм (платформизм) или анархо-капитализм (либертарианство) вовсе не вызывают восторга и желания вливаться в их ряды. То же самое можно сказать и о разных течениях в феминизме.
Одно из наиболее влиятельных и «древних» — либеральный феминизм. Это направление стремится не разрушить систему господства-подчинения, а лишь предоставить в ней женщинам «кусок пирога». Так, 8 марта 2013 года феминистская фракция партии «Яблоко» проводила небольшой митинг на Пушкинской площади в Москве (на котором, кстати сказать, полицией были задержаны два десятка анархо-феминистов(ок) при полном согласии и едва ли не содействии «яблочных» организаторов). Выступающие на этом митинге требовали предоставить женщинам больше мест во власти, в Думе, во главе корпораций. Как будто, если у нас будет не одна Валентина Матвиенко, а две или три, жизнь людей (и женщин и мужчин) сразу станет прекраснее! Как будто Маргарет Тэтчер, Ангела Меркель или Индира Ганди чем-то отличаются в лучшую сторону от политиков-мужчин! Либеральный феминизм (а ля Мария Арбатова) носит принципиально-реформистский характер по своим целям и средствам, выступая за законодательные меры, за хождение по судам, за просвещение общества и т. д. Либеральный феминизм ничего не имеет против государства и капитализма как таковых. Он лишь стремится, например, допустить женщин к службе в армии (как принято в Израиле или показано в известном фильме «Солдат Джейн»). То есть ввести военную службу и для женщин, вместо того, чтобы отменить эту форму рабства и для мужчин, уничтожив государство, капитализм и милитаризм. Неравенство, отчуждение, эксплуатация и иерархия не оспариваются либеральным феминизмом — они лишь должны быть слегка гуманизированы и «феминизированы». И цели и методы либеральных феминисток, в основном, чужды анархизму.
Или другое направление — марксистский феминизм. Редуцируя всю сложность общественной жизни к экономическому «базису», к классовому неравенству, марксистские феминисты отрицают какое-то своеобразие патриархального угнетения (для них всё это глубоко «вторично», ибо «надстроечно»). Они видят панацею от всех проблем в уничтожении классовой дифференциации, в социализации (или даже в национализации-огосударствлении) всех сфер жизни общества. Когда не будет экономической эксплуатации, когда общественные столовые, прачечные, детские сады и ясли избавят женщину от кухонного рабства, тогда сексизм «автоматически исчезнет сам собой», убеждены представители марксистского феминизма. Однако глубоко укоренённые в людях, в языке, в психологии сексистские стереотипы достаточно автономны. Марксизм традиционно игнорирует личность и недооценивает культурные факторы. И потому, хотя идеи и рецепты марксистского феминизма заслуживают внимания, они однобоки и недостаточны.
Течение в феминизме, к которому я уже четверть века принадлежу, называется анархо-феминизмом или радикальным гуманистическим феминизмом. Этот феминизм радикален, поскольку, не веря в полумеры (суды, законы и т.д.) и в оппортунистические паллиативы, он стремится уничтожить любые формы сексизма, сегрегации и иерархии. И он анархичен и гуманистичен, ибо связывает критику существующей патриархальной морали, моногамной семьи, авторитарного воспитания с всеобъемлющей критикой всех форм доминирования, с отрицанием власти и собственности как таковых. Солидарность и равенство всех людей не означает тождество. Наоборот, каждый человек является личностью (а не только мужчиной или женщиной, подростком или стариком, корейцем или немцем, рабочим или учителем). Все формы социального угнетения связаны между собой, и потому — показывает анархо-феминизм — могут быть преодолены лишь одновременно: разрушение природы, насилие над детьми, издевательства над животными, милитаризм, гомофобия, эксплуатация, бюрократизм и индустриализм. Лишь революционный путь ведёт к всестороннему изменению общества, личности, культуры на началах свободы.
Одна из современных теоретиков радикального гуманистического феминизма Джудит Батлер в работе «Гендерное беспокойство», указывая на множественность (и взаимосвязь) форм угнетения и множественность (и взаимосвязь) составляющих идентичности современного человека, подчёркивает: не мужчины противостоят женщинам, но каждая личность противостоит Системе Власти и стремится к самореализации и постепенному освобождению от гендерных стереотипов. А в этой совместной борьбе мы нуждаемся в солидарности, братстве-сестринстве.
Новые мифы и стены вместо старых или: не «все бабы - дуры», но зато «все мужики -сволочи»?
Но вот тут-то как раз на сцене появляются сепаратные феминистки и начинают на смену разрушенных стен и разоблачённых фобий спешно воздвигать новые стены и создавать новые стереотипы, порождая новые формы сексизма (уже не женоненавистнического, но мужененавистнического), дискредитируя, раскалывая изнутри и ослабляя феминистское движение и убивая его либертарный и персоналистический потенциал.
Основные идеи сепаратного феминизма сводятся к двум незатейливым и взаимосвязанным тезисам. Во-первых, все мужчины (уже только в силу своей мужской природы, воспитания, социального статуса и жизненного опыта) — угнетатели и враги женщин. Им не понять женских страданий, тяжёлой женской доли из-за своего привилегированного положения. Во-вторых, по этой причине, женщинам надо создавать своё, отдельное, сепаратное, изолированное от мужчин, сугубо женское феминистское движение (не заражённое тлетворными бациллами мускулинности), созидать свою женскую идентичность, культуру, язык (часто это ещё сочетается с проповедью исключительно лесбийской сексуальности как альтернативы гетеросексуализму). В общем, «все мужики сволочи», и потому всем женщинам надо начать священную борьбу против них и их господства. Такова, в общих чертах, суть сепаратного феминизма как одного из течений в феминистском движении.
По моему глубокому убеждению, сепаратный феминизм и проповедуемые им идеи несправедливы, антилибертарны, вредны (как для анархизма и для феминизма, так и вообще для дела человеческой эмансипации) и способствуют вырождению феминизма и его дискредитации в глазах общества. Много лет я объяснял всем и каждому, что феминизм — вовсе не против мужчин, но стоило лет семь назад в небольшом и малотиражном анархо-феминистском журнале «Жест» появиться статье сторонницы сепаратного феминизма под характерным названием «Я ненавижу мужчин», и все мои усилия пошли прахом, а все вокруг начали стыдить меня, говоря: «Ну, вот видишь, как на самом деле чудовищен и отвратителен твой хвалёный феминизм, исповедующий такие человеконенавистнические идеи!...» - и мне трудно было возражать.
Однако, прежде чем формулировать свои возражения против сепаратного феминизма, скажу о том немногом, в чём я его понимаю и, отчасти, даже принимаю. Я признаю психологическую правду побуждений некоторых сепаратных феминисток — активисток анархического или антифашистского движения, которые, ощутив вокруг себя недоброжелательную, агрессивную, иногда мачистскую атмосферу, услышав пару раз: «Молчи, женщина!» и другие грубоватые и не слишком умные шуточки в свой адрес, и столкнувшись с воспроизводимыми зачастую стереотипами («это — мужское, а это — женское дело» и т. д.), с отказом серьёзно рефлексировать проблемы патриархата (при декларациях о равноправии всех людей) и вообще с непропорциональной малочисленностью женщин в активистской среде, поспешно сделают вывод о необходимости вовсе уйти от «этих ужасных агрессивных мужчин» в своё уютное «гетто», где никто не оскорбит, не обидит, не унизит, все поймут, и можно доверительно поговорить «о своём, о девичьем» (о патриархате общества, о насилиях над женщинами, о кухонном рабстве, о несправедливостях и приставании на работе и о проблемах беременности).
Конечно, подобное обобщение несправедливо. Конечно, выстраивать на основании опыта общения с патриархальными мачо, теорию о зловредности всего мужского рода — неверно. Конечно, эта патриархальность анархистской среды — это не столько наша вечная вина, сколько беда и «болезнь роста» движения, ещё мало осознающего подобную проблематику и являющегося плотью от плоти больного патриархатом общества. Всё это так. Но я признаю психологическую правоту феминисток-анархисток, в ужасе и отчаянии решивших выделиться из общего, по преимуществу мужского по составу, движения и лишь не понимающих, что виноваты — не мужчины, как таковые, а именно недостаточная анархичность анархистов, а наша патриархальность — не родовая и неискоренимая «мужская» черта, а преходящая болезнь, которой одинаково подвержены как мужчины, так и женщины, и которую можно и нужно лечить совместно.
Кроме того, я, разумеется, признаю право женщин (и кого угодно!) объединяться во временные коллективы и группы с женщинами (равно как все могут объединяться, с кем захотят для обсуждения общих вопросов — хоть филателисты, хоть кактусоводы, хоть любители классической музыки, хоть кришнаиты, хоть жители Рязани). Более того. Я также допускаю, что в определённых исключительных ситуациях — тактически и временно — подобные женские группы и союзы могут быть оправданы и полезны. Например, Центры по реабилитации женщин, подвергшихся насилию со стороны мужчин. Я понимаю, что в этих ситуациях этим женщинам бывает тяжело и тягостно видеть мужчин (на которых они невольно переносят воспоминания о насильниках и отождествляют их со своими мучителями), и легче обсуждать свою ситуацию исключительно с женщинами же. Вот, пожалуй, то немногое, в чём я могу понять сепаратных феминисток и согласиться с ними.
Однако попытки возвести такие исключительные, временные и тактические подходы и ситуации в принцип, в правило, и построить на них всеобъемлющую стратегию, философию и идеологию сепаратного феминизма, вызывают у меня принципиальное несогласие и возмущение. Прежде, чем переходить к своим контраргументам, напомню одну давнюю, но поучительную историю. В начале 1870-х годов в Питере возник небольшой женский феминистский кружок. Несколько девушек, активно выступавших за женское саморазвитие и эмансипацию, стремясь избежать мужского гегемонизма, объединились в небольшую группу, в которой обсуждали вопросы феминизма, совместно читали книги, делали доклады и т. д. В группу, в частности, входила юная Софья Перовская. Через какое-то время, однако, они сумели перерасти эту «детскую» стадию самоутверждения и объединились с другим — мужским — кружком для совместной революционной деятельности. Так возник легендарный кружок «чайковцев», из которого вышли многие герои революционного народничества, и который сыграл выдающуюся роль в российском освободительном движении.
А теперь — к моим доводам против сепаратного феминизма.
Быть мужчиной — не преступно, быть женщиной — не унизительно. Но как стать человеком, как стать самим собой - «по ту сторону мужского и женского»?
Одна из фундаментальных, базовых догм патриархатного сексизма гласит: между женщиной и мужчиной невозможна дружба. Почему невозможна? Да потому, что дружба — основана на взаимопонимании, взаимном уважении, равенстве, способности видеть и ценить друг в друге личность. А мужчина и женщина, по патриархатным представлениям, это существа с разных планет, представители разных видов, полностью онтологически определяемые своей половой природой. И, значит, они могут находиться между собой исключительно в отношениях субординации, воспринимать друг друга лишь как сексуальные объекты, а потому межличностные взаимоотношения между ними почти исключаются. Сепаратный феминизм полностью воспроизводит и повторяет эту догму (несколько иначе её истолковывая). Для феминисток-сепаратисток мужчинам и женщинам, подобно «Востоку и Западу» в знаменитом стихотворении Киплинга, «вовек не сойтись». Ведь мужчины всегда (хотя бы потенциально) — угнетатели и палачи, а женщины всегда — угнетённые и жертвы. Здесь возможно только разделение, война, гомогенные женские (и мужские) сообщества. В них женщины будут лелеять, обретать и культивировать свою, репрессированную злобными мужчинами, «истинную женственность», а мужчины — если захотят и дозреют до осознания своей всеобщей неизбывной вины — могут искоренять свою отвратительную эксплуататорскую и агрессивную «мужественность». Дружба, диалог, сочувствие, сотрудничество, солидарность, взаимопонимание «по ту сторону мужского и женского» между личностями-мужчинами и личностями-женщинами для сепаратных феминисток, разумеется, также невозможны, как и для современных адептов патриархального мышления. Если это не сексизм, не обоснование и не увековечивание гендерных барьеров и стереотипов, то что это?
На словах критикуя сексизм, сепаратистки лишь меняют его форму. Они создают новый образ врага, и этот враг — не власть, не патриархат, не капитализм, а мужчины, все скопом. «Мужское» гипостазируется, отождествляется со злом, агрессией, войной — и переносится на половину всего человечества. «Женское» же обожествляется, восхваляется, ассоциируется с миром, созиданием, любовью и — опять же переносится на вторую половину человечества. Выстраиваются новые полосы отчуждения, воздвигаются новые стены, создаются основы для новых конфликтов и сегрегаций. Принцип коллективной вины мужчин (по самому факту их рождения мужчинами), провозглашаемый сепаратным феминизмом, несправедлив и чудовищен своей безликостью, как всякий принцип коллективной вины. Это ничем не лучше расизма или нацизма, огульно объявляющего «плохими» и «хорошими» целые народы и расы. На место межчеловеческой солидарности в борьбе за общую свободу и стремления каждого человека воплотиться как уникальная личность, снова приходит тупая и глупая сшибка «стенка на стенку» по половому (гендерному) принципу, которая не устраняет искусственное разделение и власть, а лишь укрепляет их.
Почему несправедливо объявлять всех мужчин угнетателями (по аналогии со всеми жителями колониальной метрополии, всеми буржуа при капитализме, всеми белыми в обществе расового апартеида)? Эта аналогия не совсем корректна. Да и английский пролетарий времён Диккенса вовсе не был тождественным по своей «эксплуататорской сущности» с какими-нибудь чиновниками английской колониальной администрации в Индии. Кроме того, мужчины — на свой лад, тоже страдают от патриархата и калечатся этой системой, лишающей их свободы. Но, говорят сепаратные феминистки, мужчины страдают от патриархата меньше, чем женщины. Допустим.
Давайте даже условно примем на время эту аналогию. Все ли дворяне России XIX века были негодяями и угнетателями? Конечно, нет! Ведь среди них были люди, сознательно отвергшие несправедливый порядок вещей, отрицавшие крепостное право и самодержавие, отказавшиеся от своего привилегированного положения, ушедшие в освободительное революционное движение, рисковавшие жизнью. Что же, считать паразитами декабристов, вышедших на Сенатскую площадь, Огарёва, добровольно освободившего своих крепостных и отдавшего им всю землю, Бакунина, просидевшего восемь лет в крепостях на цепи? По логике сепаратных феминисток, по логике коллективной тотальной вины, - да! Им не должно быть места в освободительном движении, ведь они имели несчастье и вину родиться мужчинами и дворянами!
А все ли крепостные были врагами рабства? Сколько было испорченных веками неволи людей, пронизанных холопством и лакейством, отвергавших «волю», сдававших народников полиции! Это о них — горькие строки Некрасова:
Люди холопского звания
Сущие псы иногда.
Чем тяжелей наказание,
Тем им милей господа.
Таким образом, принцип коллективной вины, основанный на формально-классовом или формально-биологическом подходе, не работает. Существующее общество объявляет «мужское» хорошим, человеческим, сепаратистки выворачивают этот принцип наизнанку, объявляя «мужское» плохим, а «женское» - хорошим. В обоих случаях абсолютизируется искусственно сконструированное «мужское и женское» (в ущерб как личному, так и общечеловеческому), и на этой основе выстраивается образ врага и образ друга порождая новые стены, новые иерархии и новые конфликты.
В чём, собственно, состоит «вина» мужчин, всех мужчин, по мнению сепаратных феминисток? Вина всегда связана с личной ответственностью, личным выбором. Скажем, я решил стать фашистом или большевиком — это моя осознанная ответственность, со всеми вытекающими из неё последствиями, включая возможность пересмотра этих убеждений, как людоедских. Если я рождён в среде помещиков, капиталистов, рабовладельцев, то это уже не мой личный выбор, здесь намного сложнее порвать со своим окружением, роднёй, привычками (и более проблематично говорить о «вине» и ответственности). Именно поэтому социальная революция направлена против капитализма как системы, а не против капиталистов. Однако, и здесь возможны исключения: граф Лев Толстой или фабрикант Роберт Оуэн, сумевшие уйти «за флажки» своей касты — и стать людьми. Так что и здесь не работает принцип тотальной коллективной вины. Но от своей расы, от своего пола, от своего этноса почти невозможно отказаться — в этом нет ничего постыдного и преступного. Поэтому быть женщиной — не унижение и не стыд (если она сама себя не считает рабыней и «человеком второго сорта»), быть мужчиной — не преступление и не вина (если он не стремится стать «господином»). Патриархат — не биологическая система, не система экономического обладания собственностью; это система социальных отношений, ролей, психологических предрассудков, гендерных условностей (как писала Симона де Бовуар: «Женщиной не рождаются, женщиной становятся»). Если человек (неважно — мужчина или женщина) не принимает этих отношений, условностей, ролей и иерархий — этот человек «невиновен». Для преодоления патриархата не надо менять (искоренять) свой пол или отказываться от своего имущества; достаточно преодолеть некоторые общественные стереотипы, изменить нечто важное в своём сознании и поведении. Поэтому в отношении патриархата нет изначально «виновных» или «невинных». Линия разделения здесь проходит отнюдь не по полу, она — внутри каждого человека.
Преподавая в, преимущественно, женском вузе, я горестно констатирую: сколь многие девушки-студентки заражены патриархальными предрассудками (половая принадлежность вовсе не спасает их от этого): молятся на семейные ценности, мечтают продать себя в рабство мужу, исповедуют гомофобию и искренне заявляют: «Разве женщины способны понять философию?». Поэтому очевидно, что водораздел между людьми проходит отнюдь не по полу, а между отдельными личностями. Существующая патриархальная культура — не «мужская» и не «женская», она — бесчеловечная и обесчеловечивающая. И среди её приверженцев и проводников, и среди её противников-феминистов есть и мужчины, и женщины. Наш общий смертельный враг — эта система предрассудков, стереотипов, ханжества, несвободы, иерархии и господства. Пока мужчины и женщины будут бороться друг с другом (также как немцы с французами, европейцы с азиатами) государство, капитализм и патриархат могут чувствовать себя в безопасности (тем более, в эпоху консервативной реакции и «духовных скреп»). Лишь солидарность угнетённых, свобода самореализации, равенство непохожих личностей, кооперация и координация в борьбе людей способны подорвать этот порядок вещей.
Мы, анархо-феминисты, мужчины-феминисты протягиваем руку нашим сёстрам, женщинам-феминисткам и анархисткам, поскольку не хотим никаких привилегий и доминации. Но принять эту руку или отвергнуть её — дело их свободного выбора. Мы не хотим быть господами или рабами, мы хотим быть свободными братьями и сёстрами.
Солидарность или сепарация?
Сторонницы феминистского сепаратизма утверждают: мужчинам не понять женщин с их страданиями. И потому женщинам надо иногда быть одним, наедине друг с другом. Да, в некоторых ситуациях это очевидно: в гинекологии, в туалете, в кризисных центрах. Но зачем эти редкие исключения возводить в систему и правило, объявлять основой политического движения? По этой логике москвичи и провинциалы, инвалиды и «здоровые», люди, не служившие в армии и служившие (прошедшие через страшные страдания) должны объединяться порознь друг от друга. Наоборот, взаимное дополнение, помощь, забота, диалог, солидарность должны лежать в основе либертарного общества и анархического движения. Как иначе нам понять друг друга и помочь тем, кто не похож на нас и лишён того, что мы имеем (будь то жизненный опыт, здоровье, «мужские привилегии», «московская прописка»).
Сепаратистки убеждены в том, что мужчине никогда не понять женского опыта и таких его составляющих, как насилия и приставания на работе, сложности, связанные с материнством и т. д. Но ведь каждый опыт страдания и уникален, и универсален. Каждый, кто сталкивался с несправедливостью и унижением, способен понять другого. Или все мужчины навеки обречены быть сексистами, паразитами? Но справедливо ли, гуманно ли, либертарно ли навеки заклеймить половину человечества только по факту рождения мужчинами — без права на оправдание и навеки обелить вторую половину — без намёка на виновность?
Нет слов, отвратительны таблички «Только для белых» в автобусах и ресторанах США до начала движения чернокожих за равноправие, как и система апартеида в ЮАР. Но разве лучше чёрный расизм и надписи «Только для чёрных»? (А всё это, увы, тоже имеет место). Ни у одной расы нет ни вечной индульгенции, ни вечной презумпции невиновности — оснований для выстраивания сегрегации. Чудовищен геноцид евреев, устроенный нацистами. Но разве это даёт индульгенцию государству Израиль на те зверские насилия и депортации, которые это государство совершает над палестинскими арабами?
Всякий опыт дискриминации, страдания, унижения, страха — неповторим, но и общечеловечен. Люди способны к сочувствию, сопереживанию — независимо от пола, возраста, этноса, расы. Иначе каждой дискриминируемой группе пришлось бы обособляться от всех прочих.
«Проникнув в феминистское движение, мужчины поработят и колонизируют его»,- пугливо восклицают сторонники сепарации. Неужели все мужчины такие? А разве проблемы, которые ставит феминизм, не важны для мужчин? Разве история феминизма наполовину — не история мужчин? Как быть с Чернышевским и Миллем, Сартром и Ибсеном? Явно или латентно за всеми тезисами сепаратизма скрывается презумпция мужененавистничества и вера в принцип коллективной вины.
Но цепи патриархата крепко держат всех нас. Если одна половина человечества уйдёт от другой и будет сепаратно «освобождаться» (воображая другую в образе вечного насильника), а вторая, оставшись одна, будет обречена вечно и неизбывно «каяться» в своих врождённых грехах, но не в силах извести в себе «мужчину-злодея», — ничем хорошим, кроме новых уродливых форм сексизма, это не закончится. Сепаратизм сначала сводит все виды угнетения к одному — патриархату (хотя их много и среди них есть и матриархат), затем отождествляет «патриархальное» с «мужским», и делает выводы в духе андрогинии (мужененавистничества), подменяя феминизм — борьбу с сексизмом, — борьбой против мужчин. На деле же и формы угнетения вообще, и сексизма, в частности, очень различны. А главное, виновниками и жертвами патриархата являемся все мы вместе, все те, кто принимает патриархальные ценности и правила игры. И лишь вместе мы можем его ниспровергнуть.
Петр Рябов
